В хвалебных словах о работах Эйнштейна не было преувеличения. Когда в 1914 году по настоянию Планка автор специальной теории относительности перебрался в Берлин, он с обычным для него юмором отмечал: «Господа берлинцы носятся со мной, как с несушкой-рекордисткой. При этом я сам не знаю, смогу ли еще снести яйца» [Hassler, et al., 1997 S. 21]. Однако эти опасения были напрасны. В ноябре 1915 года появилась на свет первая статья Эйнштейна [Einstein, 1915 S. 844–847], посвященная общей теории относительности, за ней последовал еще ряд работ, в результате чего была сформулирована и обоснована самая выдающаяся, по признанию многих ученых, научная идея двадцатого века.
Эта весьма абстрактная теория получила вскоре неожиданное экспериментальное подтверждение во время полного солнечного затмения 29 мая 1919 года (об этом подробнее рассказано в первой части этой книги).
С этого времени ученый был признан большинством научного мира величайшим физиком своего времени, к его слову прислушивались не только коллеги, но и коронованные особы, политики, журналисты… Заявки на доклады и лекции посыпались со всего мира. Немецкие дипломаты сообщали в министерство иностранных дел: «Выступления господина Эйнштейна приносят авторитету Германии громадную пользу». Еврей по рождению, швейцарец по одному из гражданств, Эйнштейн воспринимался во всем мире как представитель именно немецкой науки. С блеском прошли его выступления в 1921 году в Соединенных Штатах Америки и Англии и весной 1922 года во Франции. Лекции физика сделали для сближения недавно враждебных народов больше, чем все усилия дипломатов. Сам облик и манеры ученого разбивали стереотипы «тупого немца-врага». Журналисты тогда называли Эйнштейна «Гинденбургом немецкой науки» – немцам под командованием генерала-фельдмаршала в 1914 году не удалось завоевать Париж, зато это легко сделал после войны остроумный и общительный профессор из Берлина.
Правительство Веймарской республики высоко ценило заслуги Эйнштейна перед Германией, ему выражали признательность дипломаты, и не его вина, что с приходом Гитлера к власти черное стало считаться белым, а герой – предателем.
Макс Планк лучше многих понимал роль творца теорий относительности в современном мире, и поэтому для него особенно болезненным был процесс исключения Эйнштейна из академии. Как один из руководителей немецкой официальной науки он не решался на открытое выступление против властей, с другой стороны, потеря лица академии, исключающей из своего состава ученого такого ранга, била и по авторитету самого Планка. Поэтому еще в конце марта и начале апреля Планк написал Альберту несколько писем от себя лично, в которых убеждал его добровольно покинуть академию, чтобы не доставлять «своим друзьям лишней боли и забот». К моменту получения первого письма от Планка Эйнштейн уже отправил свое заявление об уходе из академии, но узнать, что тот самый Планк, который, собственно, и привел его в академию, фактически присоединяется к обвинениям нацистов и разделяет мнения геббельсовской пропаганды, было для Эйнштейна особенно горько.
В ответном письме от шестого апреля 1933 года Эйнштейн возражает Планку: «Должен особенно подчеркнуть, что я ни в какой кампании о "немецких зверствах" не участвую. Я допускаю в пользу академии, что подобные клеветнические высказывания сделаны под внешним давлением. Но и это ее не красит, и некоторые из лучших ее членов испытывают сегодня стыд. Вы слышали, наверное, что из-за подобных лживых обвинений мой дом в Германии был разгромлен и конфискован. Это привело к тому, что голландские коллеги объединились, чтобы на первых порах помочь мне материально. Я эту помощь не могу принять, так как проявил предусмотрительность и подготовился к такому повороту событий. Но по этому примеру Вы можете легко представить себе, что думает заграница о применяемых ко мне мерах в Германии. Вот уж, действительно, настало такое время, когда порядочный человек в Германии должен стыдиться того, как низко со мной здесь поступают» [Nathan, и др., 2004 стр. 233].
Далее ученый напомнил о своих заслугах перед Германией и о той кампании травли, которая в последнее время разворачивается против него в газетах правого толка. При этом ни один член академии не вступился за коллегу, которого шельмует на глазах у всего мира прогитлеровская пресса. Теперь же речь идет о судьбе целого народа: «Объявленная война на уничтожение против моих беззащитных еврейских братьев вынуждает меня бросить на чашу весов все мое влияние, которое есть у меня в мире».
Отметим, что слова «война на уничтожение» против евреев были сказаны весной 1933 года, когда большинство людей в Германии и в остальном мире не видели еще смертельной опасности от гитлеровского режима, надеялись, что «естся не так горячо, как варится» и скоро сами собой вернутся «золотые времена демократии и свободы». Ни о какой Катастрофе тогда почти никто не думал.
Эйнштейн попытался еще доходчивей растолковать старшему на двадцать лет коллеге свою позицию, и как опытный лектор привел основателю квантовой физики и нобелевскому лауреату наглядный пример: «Чтобы Вы лучше поняли, я прошу Вас на минуту представить себе такую картину – Вы профессор в пражском университете. И там приходит к власти правительство, которое лишает чешских немцев средств к существованию, одновременно путем насилия запрещает им покидать страну. Вдоль границы устанавливаются посты, которые стреляют в тех людей, кто хочет уехать без разрешения из страны, чье правительство ведет против них бескровную войну на уничтожение. Считали ли Вы тогда правильным все это молчаливо принимать, не вступаясь за них? И разве уничтожение немецких евреев взятием их на измор не является официальной программой сегодняшнего немецкого правительства?» [Nathan, и др., 2004 стр. 233].
Слухам о том, будто Макс Планк целиком и полностью поддерживает Гитлера, Эйнштейн не верил. Но и поведение своего старшего товарища при новой власти он не одобрял. Давая моральную оценку действий своих друзей и коллег в этом конфликте, творец теорий относительности писал: «Планк пытался, где возможно, смягчить ситуацию, но не нашел никакого компромисса между своими словами и делами. И Лауэ, и Нернст, особенно первый, вели себя образцово. И все же, я бы, будь даже и не евреем, при подобных обстоятельствах не остался бы президентом Общества имени кайзера Вильгельма» [Hassler, и др., 1997 стр. 27].
Эйнштейновскую оценку деятельности Планка подтверждает попытка президента Общества кайзера Вильгельма лично заступиться за выдающихся ученых-евреев. Об этом сам Макс Планк рассказал уже после войны в специальном отчете, составленном в 1947 году. В мае 1933 года он добился приема у Гитлера и пытался убедить свежеиспеченного рейхсканцлера, что такие люди, как Габер или Эйнштейн полезны для страны. По мнению Планка, для таких евреев следовало бы сделать исключение и дать им возможность продолжать научные исследования на благо Германии. Планк убеждал фюрера, что существуют, мол, разные евреи, встречаются старые семьи, верные лучшим немецким традициям, носители истинно немецкой культуры. Планк настаивал, что нужно подходить к евреям дифференцированно, делать различия между ними. Гитлер резко возразил: «Это неверно. Жид есть жид, все евреи связаны одной цепью. Где есть один жид, там сразу соберутся евреи всех видов».[63]
