Но я вполне удовлетворен ценностью рассказа о Давиде, извлеченного из библейского, археологического, научного и литературного источников. Это универсальная повесть о грандиозной, пусть и не идеальной, исторической личности, которая смутно, но прочно заняла одно из центральных мест в «великой паутине культуры» и остается сердцевиной и глубинной сутью многих событий и убеждений нашего времени. Это сказание о необычайной духовной и этнической стойкости среди череды насилий, изгнаний, пленений и прочих испытаний и бед.
История Давида имеет огромную внутреннюю ценность. Она многому меня научила, и пересказать ее еще раз — для меня огромная радость.
Джерри М. Лендей Урбана, Иллинойс 5 мая 1998 г.В один из дней приблизительно 1050 г. до н. э. (точная дата не приводится, да это и неважно) посланец из племени Вениамина нес срочное известие по извилистой тропе, вздымавшейся к гористому хребту Ханаана. Путь гонца начинался в долине Саронской около Афека, охранявшего проход в горную страну израильтян. Он кончался у ворот обнесенного стенами израильского города под названием Силом, воздвигнутого в центре горного кряжа. В Силоме хранилась святыня святынь — Ковчег Завета.
Посланец преодолел трудный 18-мильный подъем меньше чем за четыре часа. Большую часть пути он бежал, останавливаясь только, чтобы дать отдых своему бешено колотящемуся сердцу, а однажды, чтобы разорвать на себе одежду и высыпать на голову несколько пригоршней красноватой почвы Сарона — в знак того, что он несет печальную весть.
Только на окраинах Силома поделился он с теми, кого встретил, несколькими деталями своего сообщения — несчастье поразило израильское ополчение на поле около Афека. Некоторые были потрясены и, остолбенев, молча взирали на него. Другие же давали выход своему горю, отчаянно стеная и, подобно посланцу, раздирая на себе одежды. А другие судорожно карабкались вверх, чтобы возвестить о прибытии гонца в Силом.
Массивное тело слепого старца, казалось, слилось с сидением, высеченным из камня перед главными воротами Силома. Смятение, достигшее его ушей, несомненно, подтверждало его дурные предчувствия. И еще до того, как измученный посланец опустился перед ним на колени, Илий, первосвященник священного центра израильтян в Силоме, точно знал, что ему предстоит услышать. Много раньше, чем тело Илия стало слабеть, его мощь и прозорливость сделали его не только первосвященником, но и фактическим вождем двенадцати колен израилевых.
Илий скрыл свои чувства и спросил гонца:
— О чем вопль? Что за вести из Афека?
И он услышал самое худшее. Филистимляне вовлекли войско израильтян в заранее спланированное сражение перед Афеком, именно такое, от которого старые вожди Израиля предостерегали своих соплеменников.
Колесницы с тремя воинами в каждой смяли ряды наступающих израильтян, и те, кто не был убит или изувечен, бежали или были изрублены и заколоты мечами и копьями вражеской пехоты.
Перед израильским ополчением, на повозке, запряженной волами, находился Ковчег Господень, посланный самим Илием, чтобы вести его народ в этой решающей битве. Повозкой управляли сыновья Илия, священники Офни и Финеес. Для них отступление было невозможно. Они отвечали за священный Ковчег. Кроме того, неуклюжая повозка нипочем не обогнала бы конницу филистимлян. Всадники скакали вокруг повозки, как колесо вокруг ступицы, и когда это игра им надоела, круг сомкнулся. Финеес и Офни были сражены наповал, и филистимская конница, не чувствуя ни малейшего трепета перед столь почетным трофеем, уволокла Ковчег за собой.
За два столетия до этого, на горе Синай в Пустыне Скитаний, Израиль заключил договор с единым, единственным Богом — Яхве, Иеговой — Творцом, создателем всего сущего, чей всеобъемлющий дух управлял тварным миром. Скитающимся израильтянам Яхве дал обещание своего божественного покровительства в обмен на вечную верность. Этот Завет, заключенный между Яхве и Моисеем, сделал израильтян избранным народом среди многих народов политеистического Востока. Условия договора включали этический кодекс, делавший людей ответственными перед Яхве и друг перед другом. Десять заповедей были высечены на двух каменных скрижалях. Эти священные скрижали, заключенные в Ковчег Завета, были единственным вещественным доказательством Израиля о Завете с Яхве.
Ковчег Завета несли перед толпами израильтян в их скитаниях в пустыне по пути к Ханаану, земле, обещанной Яхве. Он был с ними, когда они переправлялись через Иордан, был у стен Иерихона, где воины Иисуса Навина начали претворять в жизнь обещания Яхве. Почти всегда Ковчег был для израильтян залогом победы. Никогда раньше он не попадал в руки врагов.
И даже в те времена, когда израильтяне постепенно превращались в оседлый народ, селясь на склонах и кряжах Ханаанских гор и в нагорьях к востоку от реки Иордан, Ковчег Завета, постоянное напоминание об их полукочевом прошлом, оставался вместилищем скрижалей Закона — символом всех колен израильских, оплотом их традиций и упований. Для народа, с презрением отвергавшего идолов, Ковчег был единственным осязаемым свидетельством вездесущего Зиждителя — Яхве. А теперь он был утрачен.
Потрясение убило старого Илия. Он испустил вздох невыразимого горя, его невидящие глаза выкатились из орбит, массивное его тело рухнуло назад, и когда голова Илии ударилась о землю, шея его переломилась. Ему было девяносто восемь лет, из которых сорок он был священником и судьей израильтян. Последней мыслью Илия была не потеря двух его сыновей, а то, что он не исполнил завета Всевышнего и не оправдал ожиданий своего народа.
Когда молодой прислужник Самуил, приемный сын Илия, готовил фамильную пещеру Илиев для погребения, он неотступно думал о тяжести израильского поражения и о неминуемых опасностях в будущем. Самуил понимал, что филистимляне бросят все свои силы на преодоление горы и штурм Сило-ма. Они наверняка сровняют с землей святилище и умертвят всех жителей. Самуил приказал людям поспешно готовиться, чтобы покинуть город и святилище.
Сам он удалился к своей семье в Раму, на территории колена Вениаминова, в 12 милях к югу от Силома. Там он мог спокойно поразмыслить о сложившемся положении и о нынешней своей роли. Утрачен был не только Ковчег — хотя воздействие этой потери на дух колен было огромно. Немногие горевали о смерти Финееса и Офни. Состарившись, Илий передал сыновьям бремя своих священнических обязанностей, и они превратили обязанность во вседозволенность. Они безудержно удовлетворяли свое разнузданное любострастие у святыни Силома, подобно языческим жрецам. Илию не хватало воли и силы, чтобы удержать их. Но он знал, что ни один сын не станет священником после его смерти, ибо дом Илиев растранжирил свое право на верховенство.
