Это Эней рассказывает о взятии Трои героине — «Дидоне, царице Карфагена». Мы не можем относиться к этим зверствам так же серьезно, как она, поскольку они слишком барочны, слишком расчетливо организовано нагнетание ужаса: эти барахтающиеся в крови дети, эти белокурые девственницы, один греческий воин, пронзивший множеством секир нескольких стариков. Это черная комедия.
Истоки шекспировского искусства надо искать не у Марло. Они были слишком разные по темпераменту. Это Бен Джонсон, как мы увидим позднее, ведет свою родословную от Марло к своего рода сатирической комедии, которую никогда не испытывал желания написать Шекспир. Но Марло мог одарить Уилла моделью для организации слов в высокопарные речи; Марло, непревзойденный создатель фраз, был мастером декламации, легко переходя от лирической к бьющей в барабаны риторике. В одной ранней пьесе, возможно созданной в хронологическом порядке до «Генриха VI», но не включенной в список постановок «Розы» вплоть до конца 1592 года, Шекспир сознательно попытался довести ужас до предела и создать макиавеллевский характер, который должен был превзойти в напыщенности любого героя Марло. Эта пьеса — «Тит Андроник».
Когда не так давно в Лондоне возобновили эту постановку, некоторые зрители покидали зал в приступе тошноты, а одна дама упала в обморок. Шекспир хорошо усвоил безвкусные приемы «Испанской трагедии», в которой Иеронимо откусывает себе на сцене язык, и он, вероятно, видел казни в Тайберне. Если любители ужасов подумали, что они могут чем-то воспользоваться, тогда пусть берут сцену, в которой два брата насилуют молодую женщину на трупе ее мужа, убитого ими, а чтобы она не могла раскрыть имен своих насильников, они вырезают ей язык и отрубают руки. Позднее она выведет их имена на земле палочкой, зажав ее в своих култышках, и ее отец приступит к отмщению. Прежде всего он убивает насильников, а затем, зажарив их плоть в пироге (кости пускают на муку, трудоемкое, но изобретательное решение вопроса), преподносит это угощение их матери, ибо именно она придумала, среди прочего, этот отвратительный план с двойным изнасилованием. И в пьесе есть Арон, мавр, который наградил эту женщину черным выродком, и он занимает достойное место в происходящих на сцене зверствах. Он кончает свою жизнь, как варвар, не раскаявшись и богохульствуя:
Жалею лишь о том, что сделал мало.
Кляну я каждый день, — хоть дней таких
Немного в жизни у меня бывало, —
Когда бы я злодейства не свершил…
И тысячу я ужасов свершил
Так, невзначай, как убивают муху;
Но лишь одно мне сердце сокрушает:
Что в тысячу раз больше не свершу[26].
Вот уж, действительно, так и не раскаялся.
Я не вижу в этой невероятной работе ничего, кроме насмешливо-иронического языкового (или языкового, возникшего из насмешливого) упражнения в передаче ужаса и мести, которое Шекспир, не набравшийся еще опыта в этом деле, не мог принимать всерьез, имея в виду только кассовые сборы. Это другая сторона той монеты, на которой выгравирована «Комедия ошибок»: бесчувственная, изобретательная, неправдоподобная путаница, не блещущая особым дарованием, в которой нет, как у Марло, необычного великолепия.
«Слуги лорда Стренджа» играли от начала февраля до закрытия театров в июне сто пять дней. «Генрих VI» принес наибольшие сборы, и было установлено, что его пришли посмотреть десять тысяч зрителей. Пьесы Грина давали небольшие сборы, и Грин был возмущен, хотя не имел на это никакого права, поскольку открыто заявлял о своем презрении к сцене. Он не имел ни малейшего желания, по его словам, видеть свои стихи «выплеснувшимися на сцену в трагедии на котурнах, где каждое слово заполняет рот, как звон колокола церкви Сент-Мари-он-Боу, вызывающий на бой Отца Небесного с этим атеистом Тамерланом». Он всегда хотел быть создателем великой литературы для избранных читателей, однако ему пришлось заняться тем, что давало возможность заработать на жизнь: пьесами и памфлетами. Но Грин совершил ошибку, посчитав, что публика состоит из дураков и что неискренность, невысокое мастерство и неправдоподобность сюжета и характеров героев могут произвести на нее впечатление. С другой стороны, публика должна быть благодарна автору за объедки эрудиции, которые бросил им магистр гуманитарных наук:
Благородный господин, чьи победы на поле любви
Столь же велики, как победы Цезаря на поле брани,
Маргарет, с такой же мягкой и нежной душой,
Как у Аспасии, чей облик запечатлел сам Кир,
Благодарит тебя.
Произносящая эти строки — простая деревенская девчонка из Фрессингфилда, в которую влюбляется принц Уэльский в «Монахе Бэконе и монахе Банги». В комедии есть прекрасные лирические всплески, и в сцене с двумя волшебными монахами имеется трюк, основанный на научном вымысле, но тем не менее все это недостаточно хорошо.
Судьба Роберта Грина печальна. Он был почти на шесть лет старше Шекспира, красив, хорошо сложен, с неухоженной рыжей бородой. Он получил степени магистра и в Оксфорде, и в Кембридже, но не завоевал положения в обществе. В 1592 году, в последний год своей жизни, он опустился до заурядного литературного поденщика, создателя истории лондонского преступного мира, выпуская один за другим памфлеты о мошенниках, шулерах и содержательницах публичных домов Лондона, которые он знал хорошо, слишком хорошо. У него был поклонник, вор-карманник, по прозвищу Болл Нож, который ловко орудовал кинжалом, когда его хозяину угрожал один из кредиторов. Однажды, когда ему вручили приказ о явке в суд, Грин заставил прислужника съесть его, восковую печать и все остальное с пустого блюда в таверне. У него была жена, но он жил с сестрой Болла, опустившейся шлюхой, которая подарила ему потомка, получившего имя Фортунат. Грин слишком много пил, и памфлеты вроде «Замечательного разоблачения мошеннического промысла» и двух частей «Ловли кроликов» писались, чтобы хватило на кварту эля или бутылку рейнского вина. Его печень и почки вышли из строя, и он предался сентиментальным сожалениям о своей потерянной жизни. Хочется верить, что открытия в области лондонских преступлений, которым посвящены его последние памфлеты, сделаны им не в погоне за сенсацией, но из искреннего желания преподать наглядные уроки излишне доверчивым людям. Грин вырос в набожной семье, но нет ничего благочестиво худосочного в его работе, написанной в последнее лето его жизни. Он обладал энергичным стилем, и его все еще приятно читать.
Родившийся под несчастливой звездой Роберт Грин написал памфлет «Ловля кроликов» не для того, чтобы уберечь кроликов в человеческом обличье от потери их шкурок, но для того, чтобы добыть себе срочно денег на склянку вина
