Целуй папу с мамой.
11 февраля 1915 г. [Открытка]Дорогая Женюра!
Открытки я посылаю тебе на Ординарную, а закрытки – по-ста рому. Какие приходят раньше? У нас стоит форменная зима, которая сделалась из весны в течение нескольких часов. Мне нужны бинокли: 16 призматических (ценой 43–50 рублей штука) и 32 бинокля для нижних чинов (защитного цвета, ценою в 18 рублей). Обойди магазины и, если можно найти, телеграфируй сюда, и я вышлю тебе деньги и дам вообще наряд на покупку. Чувствую, что все это возьмет время… Во всяком случае, если найдешь для нижних чинов, то 16 высылай немедленно или с Осипом, а относительно других телеграфируй. Сегодня жду груду твоих писем и буду читать их по несколько раз. Давно ты не писала мне о родных, как здоровье Веры? В письме Каи звучала [забота] по этому поводу очень. Пиши о приграничной отчетности; я думаю, М. М. Пуришкевич уже прибыл из Галиции, и он папе поможет. Крепко обнимаю вас, целую и благословляю.
Ваш отец и муж Андрей.
13 февраля 1915 г.Дорогая Женюра,
приехал офицер из Львова и рассказывает нам много интересного. Я тебе уже писал, что внезапно прибыла жена офицера… Пришлось в виде исключения мужа отпустить, но написать строгий приказ, воспрещающий супругам прибывать на театр войны для свидания с мужьями. Так вот, он забавно рисует большой тыловой город, в котором масса врачей, в[оенных] чиновников и убежавшего с позиций офицерства. Всё это, по обыкновению, нервно, полно россказней и ужасов, по их словам, нас (находящихся на передовых позициях) разбили, обошли или перерезали. Мой офицер ругал их без конца и утверждает, что там и Суворов стал бы трусом и что у нас много спокойнее. Между прочим, город полон сестер милосердия, но под этим флагом выступают разные женщины, между ними и прямо легкие. Последний сорт очень остроумно окрещен кличкой «кузины милосердия». Мы много над этим смеялись.
Получил из Волгского п[олка] и затем из штаба дивизии требование выслать Осипа и Сидоренко; пока написал Николаю Алексеевичу, прося его выяснить мне этот вопрос и доложить мою просьбу ген[ералу] Павлову… очень им понадобились два человека!
У нас сейчас вновь зима, и я не могу нагуляться. Начинаю у себя некоторые перетасовки; кое-что у Кортацци мне не нравится; очевидно, за его болезнью и частыми отсутствиями, машина полковая шла собственным ходом и дошла в некоторых углах до ненужных и, может быть, вредных явлений. Все стараюсь делать исподволь, без ломки и ненужных обид.
Сегодня ходил и все думал про тебя… день выпал яркий, немного от снега резало глаза, но настроение слагалось доброе, и твой милый образ плыл пред моими глазами, не совсем ясный, но приветливый и ласковый. Здорова ли ты, моя голубка? Заметь сегодняшнее число и ответь.
Офицеры у меня нет-нет, да болеют желудками, но я сейчас же командирую врачей, даю отдых, и наступает поправка. Жду описание приезда Осипа, что он довез и что нашел в Каменце. Ждет почтарь. Спешу. Давай себя, троицу… Я вас обниму, расцелую и благословлю.
Ваш отец и муж Андрей.
Когда я получил Владимира 3 ст. с мечами, дата Выс[очайшего] приказа и №… напиши.
А.
13 февраля 1915 г. [Открытка]Дорогая Женюра!
Начинаем уже подумывать о том, с чем люди будут встречать Светлую Пасху, и для этого посылаем специального человека. Так быстро идет время: по твоим письмам еще Масленица и шумный ход времени, а у нас пост и посылка за пасхальными принадлежностями. Сегодня написал Петровскому об Осипе и Архипе, не знаю, как Павлов посмотрит. С моим Георгием дело затягивается, нужны сведения, когда я получил Георгиев[ское] оружие и Владим[ира] 3 ст[епени] с мечами, да еще номера приказов, а откуда мне это знать; относительно первого еще мог указать номер приказа по Армии… Это меня ужасно нервирует. Ходишь, и в голову приходят всяческие ужасные фантазии. Слишком уж великая награда, и об ней трудно думать спокойно. Сегодня что-то много думал про тебя. Как твое здоровье? Крепко вас обнимаю, целую и благословляю.
Ваш отец и муж Андрей.
14 февраля 1915 г. [Открытка]Дорогая Женюра!
Получил вчера три твоих письма от 28 и 31 янв[аря], и 2 февраля и карточку, и ты поймешь, что у меня большой праздник. Карточка ходит из рук в руки и вызывает ряд разговоров и обмен мыслями. Блины мы ели, но не на Масленицу – не подоспели припасы, а на 2-й неделе поста, после того как отговели на первой… Зато ели до отвала. Посылаем уже за припасами для солдат на Пасху… так быстро идет время.
Жду следующих карточек, а присланная стоит на столике. Вы, как будто, ничего – свежи и достаточно полны. Крепко вас обнимаю, целую и благословляю.
Ваш отец и муж Андрей.
14 февраля 1915 г.Дорогая моя Женюра!
Вчера гуляю по рельсам, мимо бежит Цапко (наш почтарь), только что прибывший с почтой. «Есть ли письма?» «Никак нет, Ваше В[ысокоблагород]ие». Продолжаю ходить. Чрез полчаса возвращаюсь. Офицеры заняты рассортировкой писем (пришло их около 1500) и подают мне твое письмо от 2 февр[аля]; потом от 31 янв[аря] и 28-го. Весь этот неожиданный подарок я читаю уже в постели. Наконец, мне дают еще четыре ваших рожицы…Начинается хождение фотографии по офицерским рукам, затем по денщичьим… слышу объяснения в полголоса «семья командира» (кто-то из офицерства), «жена с детишками Их Выс[окоблагоро]дия Командира полка» (объясняет денщик)… Я лично верчу вас направо и налево; беру очки, затем лупу, и стараюсь ответить себе на всяческие вопросы. В общем, вы выглядываете молодцами, свежи и полны; дочка, очевидно, вертелась и руками вертела, но это ей и полагается. Офицеры находят, что Генюша сильно похож на тебя – тот же постав головы, выражение лица и т. п. Я стараюсь отстоять свою позицию, говорю про его рост, сложение, придумываю или вспоминаю, как на улице узнавали в нем моего сына, и веду речь к тому, что старший сын похож на меня… Слушают меня со вниманием, но веры на лицах не вижу. Наконец, один: «Мне кажется, г. полковник, на вас никто не похож». Угодил. Даже седого мне не оставил.
Ты все спрашиваешь, ел ли я блины. На Масленице это у нас не вышло, раз ели, да и то, с плохой только сметаной, но когда мы на первой неделе отговели, а в начале 2-й прибыли из России наши масленицкие запасы (икра, семга, сметана), мы стали есть блины через день, до изнурения… Сейчас отдыхаем, ослабли.
Вчера ночью из деревни, о которой я тебе уже говорил и которая находится в нейтральной зоне между нами и австрийцами, мои разведчики вынесли на руках четверых детей народного учителя; старшему 7 лет, младшей 1,5 года. История здесь обычная, но полная драмы. Когда мы заняли эти районы, учитель, оставив жену с детьми, отправился во Львов слушать курсы русского языка. Нагрянули мадьяры, жена растерялась и бежала, оставив детей на попечение старухи крестьянки. Дети прожили в таком положении более месяца, пока вчера не прибыл отец, указал нам дом и дал возможность разведчикам ночью вынести детей. Сегодня спрашивал отца, говорит, что старуха кормила их квасом и капустой и еще чем-то и дала им возможность не умереть до прихода отца. Дети страшно исхудали, оборвались. Трех старших закутали в тряпье, а маленькую Женю так и взяли полуголую; солдат забрал ее под шинель… несли по глубокому снегу в гору на позицию, где офицеры в землянке детей отогрели, накормили, закутали и затем доставили сюда… Теперь они на станции, готовые к отъезду во Львов. Отец, рассказывая мне всю эту историю, долго крепился, а потом горько заплакал… Хорошо, что австрийцы или опешили, или прозевали; открой огонь из своих окопов, они могли изранить и детей, и разведчиков. Жена вчера в ожидании мужа и детей проспала в денщицкой, прикорнув в углу… С ней и говорить опасно: так изнервничалась, что сейчас же начинает дрожать. Сверх того, страдает зубами (флюс) и ожидает месяца через 1–2 пятого…
