Две недели Черчилль провел в отеле на Сицилии. Отсюда 18 апреля он отправил ответное письмо королеве. «Начиная с первых дней вашего пребывания на троне, – писал он, – я чувствовал влияние новой личности на историю, которая разворачивается на наших глазах. У нашего острова больше нет того авторитета и власти, какими он обладал при королеве Виктории. Огромный новый мир возник вокруг нас, и после всех наших побед мы не могли больше претендовать на свое прежнее положение из уважения к нашему характеру и здравому смыслу. Наша система и образ жизни больше не вызывают всеобщего восхищения. Но тем не менее все это возросло и укрепилось в первые годы нынешнего правления. За всю мою долгую жизнь самым очевидным знаком Божественного расположения я вижу то, что обновленное Содружество оказалось объединено и освещено блистательной королевой на его вершине».
Черчилль закончил письмо философски: «Наш отель стоит над страшными карьерами, в которых шесть тысяч пленных афинян в 413 г. до нашей эры погибали от голода и непосильного труда, а я пытаюсь зарисовать вход в пещеру, эхо из которой донесло тайны до ушей Диониса. Это совпадает с психическим и психологическим процессом снятия с себя груза непосредственной ответственности за руководство великими делами и выражается в утешительной мысли: «Я сделал все, что мог».
Черчилль взял с собой на Сицилию двоих близких друзей. С одним, лордом Черуэллом, он был знаком тридцать пять лет, другой, Джок Колвилл, был сотрудником его личного кабинета на протяжении последних восьми. Однажды, беседуя с ними, Черчилль высказал сожаление, что, пока был премьер-министром с 1951 по 1955 г., не принял рекомендацию Черуэлла и некоторых других ликвидировать отставание в подготовке достаточного количества технологов. Черуэлл и Колвилл сказали, что еще не поздно. Так родилась идея создания в Британии учреждения, подобного Массачусетскому технологическому институту, в котором Черчилль выступал в 1949 г. Колвилл вызвался найти инвесторов. По возвращении в Англию он приступил к этому порой весьма трудному делу, которое через пять лет привело к созданию нового учебного заведения – Колледжа Черчилля при Кембриджском университете.
Вернувшись в Лондон 28 апреля 1955 г., Черчилль с одобрением наблюдал за деятельностью Идена как лидера Консервативной партии в подготовке к всеобщим выборам. Он также одобрил заявление, что летом все-таки состоятся переговоры четырех держав – Британии, Франции, Соединенных Штатов и Советского Союза – на уровне министров иностранных дел. В ходе предвыборной кампании он несколько раз выступил в своем избирательном округе и один раз в Бедфорде в поддержку своего зятя Кристофера Соумса. Он не делал никаких попыток вмешиваться в политику консерваторов или влиять на проведение предвыборной кампании. «В данный момент у меня лишь одно огромное желание: стоять в стороне и ничего не делать», – написал он Бернарду Баруху 26 мая.
Итоги выборов стали убедительной победой консерваторов. В день обнародования результатов секретарь кабинета министров сэр Норман Брук написал Черчиллю: «Во время этих выборов я постоянно думал о вас и рад направить вам мои искренние поздравления с их результатом. Это самое замечательное доказательство успешной деятельности и достижений вашего правительства за последние три с половиной года. Главный вопрос – довольны ли были люди правительством, которое избрали. Стало совершенно очевидно, что да. Падение популярности лейбористов поистине значительное. Уверен, вы должны быть удовлетворены».
После выборов Черчилль пребывал в благостном настроении. 29 мая в Чартвелле лорд Моран записал комментарий Элизабет Джилльет: «Он очень добродушен. Даже когда ему надо было готовить три выступления и мы ожидали бурь, не прозвучало ни одного упрека. Вы знаете, лорд Моран, как ему не нравятся новые секретари. Сейчас у него их две, и он очень мил с ними. Этим утром я была непунктуальна, и, когда попросила прощения, вы же слышали, как он был добр». Новыми секретарями стали Дорин Пью и Джилиан Мэтьюрин. Планировалось, что они поработают у Черчилля, пока не разберутся со всей корреспонденцией, связанной с выборами. Считалось, это должно занять три-четыре недели. На самом деле мисс Мэтьюрин осталась на три с половиной года, а мисс Пью – почти на десять.
30 мая в длинном дружеском письме Иден рассказал Черчиллю, что он намерен в июле провести встречу с русскими на высшем уровне. «Жаль, не удалось уговорить Айка в 1953 г. проверить «новый взгляд» Маленкова, – ответил Черчилль и добавил: – У Хрущева есть армия, какой не было у Маленкова, так что если это действительно «новый взгляд», то он может оказаться плодотворным. Не думаю, что русская армия хочет войны. Уже нет такого понятия, как воинская слава. Оценивая ситуацию со своей отстраненной позиции, полагаю, что поворот постепенно произойдет, и человеческая раса может подвергнуться новому испытанию – высочайшим уровнем благосостояния».
В Чартвелле Черчилль работал над историей англоязычных народов. В этом ему помогали Денис Келли и Алан Ходж. 2 июня работа остановилась: у Черчилля произошел артериальный спазм, и несколько дней ему было трудно писать, поднимать чашку и держать во рту сигару. Но через шесть дней он уже чувствовал себя настолько хорошо, что смог отправиться в Лондон на открытие парламентской сессии, и был очень доволен, войдя в зал заседаний, услышать возгласы «Черчилль!», аплодисменты с гостевой галереи и видеть парламентариев, с энтузиазмом приветствовавших его.
Черчилль вернулся в Чартвелл к работе над «Историей». 15 июня он узнал от Макмиллана, что может продолжать пользоваться услугами одного из своих бывших личных секретарей Энтони Брауни. «Прошу использовать его как угодно и сколь угодно долго», – написал Макмиллан. А самому Брауни написал так: «Я одалживаю вас Уинстону, поскольку ему кто-нибудь нужен. Судя по всему, это всего лишь на год-другой». На самом деле Брауни проработал секретарем Черчилля более десяти лет. «С 1955-го и до последнего вздоха отца, – позже вспоминала Мэри, – Энтони практически никогда не покидал его. Почта шла потоком. Энтони организовывал отцовские дела и его личную жизнь, руководил, советовал, помогал. Его знания, его профессиональные навыки, его преданность были чрезвычайно важны в последние десять лет жизни отца».
21 июня Черчилль вернулся в Лондон, чтобы выступить в лондонской ратуше – Гилдхолле на открытии его статуи. Ее создал бежавший из Югославии еврей Оскар Немон. «Признаюсь, – сказал Черчилль, – я, как Дизраэли, на стороне оптимистов. Я не верю, что человечество способно себя уничтожить. Я всегда считал, что было бы полезно лидерам великих держав общаться в неофициальной обстановке между собой. И очень рад, что это скоро случится».
Из Гилдхолла Черчилль вернулся в Чартвелл. «Я заметно старею, – писал он Памеле Литтон 30 июня, – лишившись ответственности и власти, и потихоньку ковыляю в тени отставки». 18 июля он написал Эйзенхауэру: «Странное и пугающее ощущение – снять с себя ответственность и позволить бремени власти упасть с твоих плеч. Бывает ощущение не только психологического, но и физического расслабления, чувство облегчения и раздетости. Я даже не понимал, насколько устал, пока не перестал работать». Через месяц своему другу генералу Тюдору он написал, размышляя об уходе с поста: «Самое худшее в том, что, когда снимаешь с себя всяческую ответственность, видишь, как одновременно тебя покидают силы, которыми она поддерживалась».
15 сентября Черчилль с Клементиной улетели на юг Франции, на виллу Бивербрука. Они собирались пробыть там долго. Это стало началом нового образа жизни – проводить как можно больше времени под солнцем в комфорте Французской Ривьеры. Большую часть времени он занимался живописью. Он также диктовал предисловие к новой книге. В октябре прилетели Ходж и Келли, чтобы помогать ему. Клементина 16 октября вернулась в Англию. Он написал ей, что для пяти коротких выступлений, которые он согласился сделать по возвращении, Джордж Крист прислал «прекрасный комплект заметок». 28 октября из Англии прилетел Дикин и присоединился к команде. Перед возвращением в Лондон Черчилль начал искать, как он выразился, «виллу мечты», которую хотел бы приобрести. Но он ее так и не нашел.
14 ноября Черчилль вернулся в Англию. Пять раз он коротко выступил – в своем избирательном округе, перед учащимися школы в Харроу, перед молодыми консерваторами в Дрейперс-холл и в Мэншн-хаус. В последнем случае его удостоили звания почетного гражданина Белфаста и Лондондерри. 30 ноября он отпраздновал восемьдесят первый день рождения. Затем во вторую неделю января 1956 г. снова улетел на юг Франции, на этот раз на виллу Эмери Ривза и его жены Венди, расположенную в Рокбрюне, в горах среди оливковых рощ. Она и стала «виллой мечты» Черчилля последних лет его жизни. Там были комфорт, тишина и спокойствие, а также величественные пейзажи для живописи. «Пока я еще не покинул этот роскошный дом, – написал он Клементине 15 января, – и провожу время в основном в постели, пересматривая Книгу». Через два дня он написал снова: «Ривз и Венди чрезвычайно любезны. Они приглашают гостей, какие мне нравятся, и пока мне нравятся все».
