Сегодня легко говорить, что советские танки подавили в Венгрии народное восстание. Но в те же осенние недели 1956 года казалось, что причины и силы, действовавшие в национальном масштабе и на международном уровне, сплелись в клубок, который нельзя было распутать. При взгляде с исторической дистанции нет сомнений в том, что Имре Надь, а с ним и большинство венгров поддержали требования студентов и интеллигенции. Будучи патриотами, стремившимися к свободе и независимости, они намеревались вступить на собственный демократический путь общественного развития. Тогда мы видели прежде всего, что еще сохранившиеся приверженцы режима Хорти пытались использовать волнения в собственных интересах и, опираясь на помощь своих единомышленников с Запада, раздували эксцессы повсюду, где только представлялась возможность сделать это.
Большинство моих венгерских коллег в действительности никогда не забывали событий осени 1956 года, их непосредственных и долговременных последствий. Речь идет в данном случае о массовом бегстве венгров за границу, о судьбе Имре Надя и его сподвижников, которые после подавления восстания были силой вывезены в Румынию, тайно приговорены к смертной казни и казнены. Тем не менее восстановление социалистической власти под руководством Яноша Кадара, который при режиме Ракоши находился в заключении и подвергался жестоким истязаниям, оставляло для Венгрии открытой возможность развития по пути реформ. Жизнь в стране во многих отношениях была более приемлемой, нежели для граждан тогдашней ГДР.
Уже летом того же года в коллегии министерства государственной безопасности ходили слухи об опасности малой войны, возникновение которой на немецкой земле казалось мне невероятным. Но именно такие представления были составной частью атмосферы страха, которую постоянно формировало политическое руководство, и поэтому они на длительное время определяли многие задачи моей службы.
В такой обстановке документ о планах “той стороны” под названием ДЕКО-И, который мы получили от источника под псевдонимом Коле, должен был оказаться на руку нашему руководству. Ведь если он был подлинным, то речь шла не более и не менее как о разработке плана поглощения ГДР Федеративной республикой с применением военной силы. Целью операции было “освобождение Советской оккупационной зоны и воссоединение Германии посредством военной оккупации Средней Германии вплоть до линии Одер — Нейсе”. На страницах документа, снабженных грифом секретности, и четырех прилагавшихся картах были четко определены и описаны задачи и направления ударов групп войск, армейских корпусов и дивизий. Документ датировался 2 марта 1955 г.
Надежность источника казалась нам вне всяких подозрений. Его прежняя информация всегда оказывалась правильной. Важнейшей связью, которой располагал Коле, была секретарша, работавшая в бюро генерала Шпейделя. Генерал фигурировал среди адресатов документа ДЕКО, и наш экземпляр, вероятно, происходил из его несгораемого шкафа. Когда после прекращения контактов с Коле мы в 1959 году опубликовали документ, опровержений из Бонна не последовало.
Ввиду того что армии обоих германских государств были интегрированы в соответствующие военно-политические союзы, особое значение приобрела еще одна информация. В соответствии с ней новый федеральный министр обороны Франц-Йозеф Штраус сделал письменный запрос верховному главнокомандующему войсками НАТО Лорису Норстеду о том, не вступает ли в действие Североатлантический договор в случае “перекидывающихся через границу волнений на демаркационной линии” между ГДР и Федеративной республикой. Иными словами, речь шла о возможности использования бундесвера на территории ГДР.
Информация о том, что статс-секретарь Глобке в критические ноябрьские дни 1956 года по поручению Аденауэра ездил в Западный Берлин, чтобы воспрепятствовать передаче по радио призыва ко всеобщей забастовке в ГДР, с которым должен был выступить председатель земельной организации Объединения немецких профсоюзов Шарновски, плохо вписывалась в наше ходячее и стереотипное представление о западногерманском политике. Ульбрихт, разумеется, отверг ее как чистейшую выдумку. Меня же это поручение федерального канцлера побудило к размышлению, как, впрочем, и тот факт, что генерал Норстед не спешил с ответом на запрос Штрауса.
Благодаря характеру информации, которую мы поставляли летом и осенью 1956 года, мы непреднамеренно содействовали нарастанию давления на нашу службу, которое позже оказывалось на нее, чтобы сильнее подчеркнуть ее военный компонент.
После событий в Венгрии страх перед возможностью ограниченного конфликта на немецкой земле владел Ульбрихтом сильнее, чем когда бы то ни было. Волльвебер издал приказ, обязывавший все подразделения министерства поддерживать Главное управление разведки, — тем временем моя служба получила это название, которое ей предстояло сохранить до недавних пор, — при наблюдении за военными объектами и разработками в Федеративной республике. Это привело к такому расходу сил, который никак не соотносился с результатами. По округам республики разъехались руководящие сотрудники министерства, чтобы в его управлениях разъяснить принятые решения, и повсюду люди начали погрязать в беспорядочном нагромождении информации, которая, вероятно, могла интересовать лишь армейскую разведку.
Наша деятельность в военной сфере поначалу развивалась так же непросто, как и в политической, и лишь постепенно удалось достичь реальных результатов. А уж оставаться трудной ей было суждено всегда.
Одной из наших первых попыток в этой области было переселение на Запад Розали Кунце, миловидной женщины из ГДР в возрасте двадцати с небольшим лет. Ей на удивление быстро удалось сделать карьеру, заняв должность секретарши одного из высокопоставленных сотрудников министерства обороны ФРГ с доступом к секретной информации. Ее резидент, действовавший под псевдонимом Шатц, вскоре был загружен фотографированием и переправкой нам с курьерами тайных документов, которые Кунце передавала ему в большом количестве. К сожалению, наш агент Ингрид — такой псевдоним мы ей дали — всерьез влюбилась и почувствовала потребность все рассказать избраннику, а он не превратил свое сердце в тайник. Поэтому в 1960 году в Федеративной республике и был проведен первый сенсационный процесс против нашей службы.
Впоследствии Розали Кунце отказалась вернуться в ГДР, и это было для меня горьким разочарованием, ведь я считал ее убежденной коммунисткой.
Успешнее оказалась деятельность в военной области Рут Мозер, которая начала работать для нас в середине 50-х годов под псевдонимом Герлинде. Мы обратили на нее внимание как на кандидата потому, что она жила в Бонне и имела родственников в ГДР. Мы установили связь через ее брата, и женщина заявила о готовности работать для нас. За короткое время она завербовала своего мужа Карла-Хайнца Кнолльмана в качестве источника под псевдонимом Штайн. Будучи подполковником федеральной пограничной службы, он был ответствен за охрану центральных правительственных объектов, и мы узнали от него как о начале строительства правительственного бункера в Арвайлере, под Бонном, так и о подробностях этого строительства.
