Канарев левым разворотом уводит группу в сторону моря, вокруг продолжают сверкать разрывы. Я отстаю. [112]
Увеличиваю обороты до максимальных, перевожу винты на малый шаг. Кричу Грише, чтобы закрыл бомболюки.
Вижу, как из последних сил он крутит штурвальчик — створки люков подняты, самолет вырывается вперед.
— Гриша, что с тобой?
— Ранен... в ногу...
— Командир! — голос Жуковца. — И Лелеко ранен. Я перевязал...
Грише совсем плохо. Лежит на полу кабины — бледное лицо, глаза закрыты. Помочь ему я ничем не могу: кабина штурмана наглухо отгорожена от моей, да все равно и штурвал бы нельзя было бросить ни на секунду. Самое страшное в жизни, наверно, — видеть, как друг истекает кровью, и не иметь возможности сделать хоть что-нибудь...
На траверзе Новороссийска докладываю ведущему о происшедшем. Запрашиваю разрешения выйти из строя и следовать на повышенной скорости на аэродром.
— Действуйте! — получаю немедленно ответ.
Увеличиваю обороты и со снижением иду напрямик вдоль берега. На землю радирую: «Имею раненых. К посадке пришлите санитарную машину с врачом».
И тут только замечаю, что в правом борту моей кабины зияет рваная дыра...
На взлетно-посадочной полосе нас догнала «санитарка». Я видел, как изменилось лицо капитана Челушкина: из нижних отверстий штурманской кабины, служащих для слива воды, струйками стекала кровь. Сергиенко был без сознания.
— Осколочные ранения в правое бедро и голень, — на ходу определил врач. — А главное, большая потеря крови...
Лелеко был ранен в руку и ступню левой ноги. При осмотре самолета выяснилось, что большой осколок, продырявивший мою кабину, перед тем пробил [113] капот мотора и всасывающий патрубок, перебил два троса толщиной в мизинец. Это меня и спасло.
— Одиннадцать пробоин, — доложил пунктуальный Беляков. — Есть серьезные повреждения...
— Латай! — расстроенно махнул я рукой.
Вспомнился вчерашний вечер. Чистый, проникновенный голос:
«Зайдите на цветы взглянуть...»
* * *
Во второй половине дня две группы самолетов, ведомые майорами Чумичевым и Арсеньевым, нанесли еще удар по Тамани. Прорвались сквозь огневой заслон, отбомбились по цели и без потерь вернулись домой. Правда, не обошлось без конфуза: один из штурманов, растерявшись под ураганным огнем, забыл сбросить бомбы и привез их обратно на свой аэродром.
А Гриша Сергиенко... Потерять такого штурмана! Из памяти не выходила напряженно приподнявшаяся надломленная фигура, перекошенное лицо, окровавленная рука, тянущаяся к рукоятке аварийного сброса... Скромный, веселый паренек, певец... Каким оказался человеком! Нашел в себе силы даже и продублировать сброс. И потом, уже почти в беспамятстве, — закрыть бомболюки... Не сделай он этого, и самолет, потеряв скорость из-за сопротивления створок, выбился бы из строя, отстал и почти наверняка был бы расстрелян вражескими истребителями...
С Гришей мы сделали двадцать боевых вылетов. Молодой штурман быстро овладевал мастерством, неустанно накапливал знания. Был уже награжден первым орденом — Красной Звезды. Любимец молодежи эскадрильи, комсорг...
Мне не раз приходилось наблюдать, с какой придирчивостью мой штурман принимал у техников свое заведование. Может быть, кой-кому это и не нравилось, но иначе нельзя. В штурманском деле малейшая [114] небрежность может привести к роковым ошибкам. Тут важно все, начиная от тщательной проверки приборов, оборудования и кончая хорошо заточенным карандашом, четко нанесенной линией на карте.
Кого назначат ко мне теперь? Полк пополняется готовясь к новым боям. Из тыла перегоняются самолеты, прибывают новые люди из запасного полка. От штурмана зависит эффективность всей боевой работы экипажа — точность бомбометания, торпедирования кораблей. Лоцман неба. А летать приходится в любых погодных условиях, по незнакомым маршрутам...
* * *
Вскоре поступило печальное известие: при перегонке самолетов потерпел катастрофу экипаж Артюкова. В тумане, при полном отсутствии видимости врезался в гору в районе Махачкалы. Сергей был моим товарищем по тридцать шестому, не раз приходилось вместе летать. Смелый, волевой летчик. За умелые удары по войскам и технике противника в летних боях был награжден орденом Красного Знамени. Его штурман Сергей Одиноков — орденом Красной Звезды, стрелок-радист Александр Троицкий — медалью «За боевые заслуги».
Все трое погибли. Жаль ребят. Столько раз избегали смерти в бою.
На войне маршруты — не торные воздушные дороги.
Не выходя из боев, пополняется полк. Накал на фронте усиливается. Машины по два-три раза в день поднимаются в воздух. Тут же идет учеба, сколачиваются экипажи, даются провозные полеты новичкам. Учиться им есть чему у гвардейцев. Командиры эскадрилий майоры Чумичев, Минчугов, Черниенко лично водят их в бой, показывая примеры храбрости, мастерства, тактической изобретательности. Командирам помогают ветераны полка — летчики высокого класса.
Настроение у всех боевое: наши войска наступают... [115]
На другой день, 9 февраля, мы с Жуковцом приехали на аэродром сразу после раннего завтрака. Самолет был уже отремонтирован: технический экипаж трудился всю ночь. Подошел Панов, доложил о прибытии из лазарета.
Светало. Подъехал Чумичев.
— Машина в порядке? Экипаж в сборе?
— В порядке. В сборе, кроме...
— Полетите с майором Стешенко. Бомбоудар по порту Тамань. Через полчаса взлет. Пойдете в группе командира полка правым ведомым.
— Есть!
Я знал, что Степан Афанасьевич в прошлом боевой штурман. Летал с аэродрома Херсонесский маяк в Севастополе. Награжден орденом Красного Знамени. Летал и потом, будучи комиссаром и замполитом. Понятно, эпизодически. «Немножко проветриться, — говорил при этом. — А то засидишься, забудешь, чем пахнет небо...»
Понюхать небо его тянуло, как правило, вместе с новичком или с тем летчиком, который сам по какой-то причине давненько его не нюхал.
— Поотвык, надо думать, от старой профессии, — объяснил чуть смущенно, залезая в кабину. — Потренироваться на месте, освоиться с оборудованием...
Однако не забыл и прямую свою обязанность: за четверть часа до взлета вылез, обошел экипажи, спросил, как и что, пожелал успеха.
Первым взлетел подполковник Канарев, за ним я, за мной Трошин. Затем левый пеленг — Чумичев, Бесов, Козырин. Сразу построились: выйти на высоту не позволяла сплошная облачность.
— Видимость ненадежная, — посетовал Степан [116] Афанасьевич. Похоже, он в самом деле чувствозал себя не очень уверенно. — Как бы удар не сорвался...
