— В этом вы не нуждаетесь! И в этом тоже.
Главное, что я смогла покинуть мир пациентов, находящихся между жизнью и смертью. Пусть в моей палате нет вида из окна, но, по крайней мере, в ней есть жизнь.
Этот режим идет мне на пользу. Я чувствую, что лучше дышу. Среди всех этих молекул наверняка были такие, которые усыпляли мои бронхи.
Здесь я не бездельничаю. Тем лучше: выздоравливают не в кровати. Каждый день за мной приходит Жаки, кинезиотерапевт. Он увозит меня в кресле-каталке в зал для тренировок и заставляет выполнять различные движения, требует, чтобы я поднимала маленькие мешочки. И я начинаю ходить, просто держа его под руку. Мы были бы похожи на пару старичков, если бы не трубка гастростомы, висящая у меня на талии.
Я крепко держусь за него, и это значит, что мои руки становятся сильнее.
Жаки шутит:
— У меня вся рука будет в синяках!
Мне, словно спортсмену, надевают специальную обувь. У моих спортивных тапочек обрезаны носки, чтобы были видны пальцы ног. За ними нужно следить, им следует лежать ровно, а не оставаться поджатыми. Потому что я не почувствую, если они будут скрючены: в ступнях у меня совсем нет чувствительности. Мои ступни — это всего лишь деревяшки, которыми я едва шевелю. У тапочек специальная подошва, от нее к щиколотке идет специальное голенище, привязанное к ноге, чтобы ступня сохраняла правильное положение.
Мне нужен абсолютно ровный пол, иначе я не двинусь с места. Но Жаки как раз и не хочет, чтобы я останавливалась перед малейшим препятствием. Именно с ним я преодолеваю первую ступеньку после моей госпитализации. Мои колени подгибаются, я оседаю, он меня удерживает. Но со второй ступеньки я уже выдерживаю удар. Жаки гордится мной. Да, думаю, я могу сказать ему, что я хорошая ученица.
Мы с врачом на одной волне: мы хотим двигаться быстро и хорошо. Спустя всего лишь неделю после моего приезда он считает меня готовой к жизни без трахеостомы. Во второй раз, 2 декабря, из меня «окончательно» вытаскивают канюлю. Одним рывком, как обычно.
Разумеется, я немного боюсь. Это чистая психология: меня особенно беспокоит четвертый день.
— Вы же будете рядом со мной, доктор, правда? Каждый день?
— Конечно! Куда, по-вашему, мне идти?
Дни проходят. И каждое утро он с хитрым видом говорит мне:
— Видите? Вы все еще живы.
Глава 31. Второе рождение
Клемансо! Уф, уф и три раза уф! Я мечтала об этом. Здание из тесаного камня и красного кирпича под номером 45 на бульваре Клемансо в красивом квартале Страсбурга. Сзади к старому зданию пристроены более современные и функциональные здания. Мой Грааль! Именно сюда я хотела попасть. Я настойчиво просила об этом, еще когда была в больнице.
И мечтала я об этом по многим причинам. Во-первых, потому что это уже не больница, а центр функциональной реабилитации. Во-вторых, потому что я знала: там есть бассейн. И теперь я с нетерпением жду час первого купания. И в-третьих, потому что это рядом с моим домом. Но еще есть причина сугубо личная и символическая. По воле случая здание расположено напротив огромного особняка 1900 года, тоже из красного кирпича. В этом особняке когда-то располагался частный родильный дом с красивым названием «Колыбель». Так вот именно в этой невероятно шикарной колыбели я и родилась! В День матери, в воскресенье, 25 мая 1952 года. Этот особняк — мой родной дом. По сути, нет ничего нелогичного в моем желании вернуться сюда, на эту улицу, оказаться в нескольких шагах от той палаты, где я издала свой первый крик, для того чтобы завершить мое возрождение.
Центр Клемансо — это мой подарок к Рождеству. Мне хотелось оказаться в центре реабилитации — то есть покинуть мир больниц — до праздников. И я вхожу сюда 9 декабря 2009 года, счастливая и гордая, как будто начинаю обучение в престижной школе. В этих стенах действительно царит атмосфера школьного товарищества, что-то в духе «выпускных классов». Я открываю для себя неоднородный мир: женщины, мужчины, дети, подростки, старики. Все инвалиды, помятые жизнью, выжившие в неизвестном мне хаосе. У каждого свой атрибут, свой предмет-фетиш, с которым человек не расстается: кресло на колесах, ходунки, трость, протез, ортез.
С бездействием я покончила. У меня больше нет ни одной свободной минуты. Мое расписание — это график министра!
Поначалу мой личный аксессуар — это ходунки. Забавно, но они напоминают мне те тележки, которые я делала в моей прошлой жизни, чуть меньше шести месяцев назад. Круг замыкается. Но ходунки не перевозят покупки, они переносят меня: я на них опираюсь, толкаю их по коридорам навстречу моим новым товарищам. Приятно снова оказаться в обществе. Здесь мне хорошо. С бездействием я покончила. У меня больше нет ни одной свободной минуты. Мое расписание — это график министра!
Одна деталь, более важная, чем кажется: я больше не хожу в ночной рубашке. Обычно я ношу футболку и брюки от спортивного костюма. Не самый шикарный наряд, согласна, но, по крайней мере, я снова одеваюсь.
После моего приезда во время сеанса эрготерапии[8] специалист оценивает урон, который болезнь нанесла моему телу. Результат не блестящий: все мышцы атрофированы. И начинаются тренировки: пластилин для лепки, резьба по дереву, кухня, бальнеотерапия, пинг-понг в кресле-каталке, чтобы улучшить рефлексы. Посмотрев на такую программу, я бы решила, что я в детском лагере отдыха.
По сравнению с другими пациентами я одна из самых активных, из самых прилежных участниц разных видов деятельности. У меня отчаянная решимость добиться успеха.
Пока еще все дается с большим трудом: мне нужно два занятия, чтобы приготовить яблочный пирог. Но в моей жизни не только сладости, приходится бороться и с болью. 21 декабря мне должны снять гастростому — последнее свидетельство моего пребывания в реанимации, разорвать последнюю нить, связывающую меня с миром тяжело больных людей. Вот уже почти две недели меня совсем не кормят через этот зонд.
Чтобы избавиться от него, мне нужно ненадолго снова лечь в больницу, в отделение гастроэнтерологии.
Меня охватывает и нетерпение, и беспокойство: мне заранее дали понять, что ничего приятного не будет. Объяснили, что мне установили старую модель. Она «с зонтиком, или воротничком», а не с «баллонетом». Разница проявляется в тот момент, когда систему нужно снять. При наличии баллонета из него надо выпустить воздух, чтобы вытащить гастростому. Если речь идет о воротничке, то достаточно гастростому… вырвать. Одним рывком, прием знакомый. Когда мне ставили этот зонд, думали, вероятно, что снимать его будут уже не при моей жизни.
