“Немцам внушалось, что они стадо ослов (перед этим Шафаревич приводит цитату из Гейне, где немец сравнивается с ослом. — С. Е.), опасное для соседей, так как по своей тупости способны растоптать нормальных людей. И это выплескивалось на талантливейший из западноевропейских народов, воинственный и сильный духом народ, гордый вплоть до самовозвеличивания. Ясно теперь, и без труда можно было предвидеть еще тогда, что эта линия поведения могла иметь лишь два исхода: либо немцам окончательно сломают хребет, либо их толкнут на отчаянную, безумную попытку сопротивления. Второй исход и реализовался, и это был, мне кажется, хотя и не единственный, но один из существенных факторов, породивших германский национал-социализм.
На эти чувства налагались непрерывные финансовые скандалы, опять с перевесом еврейских фамилий” (стр. 208).
Произвели также впечатление выписки, которые академик сделал из “художественно-документальных произведений”, написанных еврейскими авторами после войны. Здесь преобладает удивительная, какая-то нечеловеческая мстительность. Это другой мир, другая психология и другое воспитание. Как это все не похоже на русскую, да и просто европейскую психологию. Шафаревич цитирует один из самиздатовских журналов, в котором публиковался перевод некого документального повествования:
“В одном из них за № 15 (июль — сентябрь 1977 г.) приведена часть перевода (начало в № 9—13) произведения М. Элниса “Закаленные яростью”. Там рассказывается о созданной в 1945 г. в Западной Европе еврейской организации ДИН, имевшей целью месть немцам за преступления против евреев. Организация имела своих людей в военной администрации всех оккупирующих держав, снабжавших ДИН информацией, подложными документами и военной формой. Первая акция была направлена против тайной организации немецких подростков, припрятавших в лесу оружие, собиравшихся по ночам в лесу со знаменем у костра. 140 подростков были перебиты автоматами и гранатами. “…За что? Об этом надо спрашивать кого-то другого” (стр. 218).
Наконец, очень подробно и по-своему доказательно Шафаревич объяснил всё, что было связано с гибелью Еврейского антифашистского комитета. Я сам долго над всем этим размышлял, и та информация, которая все время шла в перестроечных средствах массовой информации, как-то не корреспондировалась с временем, которое я застал, и с тенденцией жизни. Здесь действительно было какое-то, как доказывает Шафаревич, противостояние почувствовавшего интернациональную силу ЕАК и государства. Но я повторяю вслед за автором:
“Власть, только что выигравшая страшную войну, чувствовала себя всесильной и не могла уступить. Но по всем ее действиям видно, с каким трудом (или страхом?) она шла на конфронтацию” (стр. 238).
Здесь все было по-другому, нежели раньше, при “обыкновенном” советском терроре. Шафаревич довольно развернуто всё это показывает, так же как показывает и “вину” этого ЕАК перед властью. Ребята стали играть по законам, по каким привыкла играть власть. И ещё новая мысль — власть как бы стеснялась или боялась бить по своим, потому что многие годы синонимом слову “еврей” было слово “коммунист”. М. Алигер: “Мы много плачем, слишком много стонем, / Но наш народ, огонь прошедший, чист, / Недаром слово “жид” всегда синоним / С святым, великим словом “коммунист”.
“Михоэлс, по-видимому, был убит агентами МГБ, причем официально его объявили жертвой транспортной аварии. Уже более 20 лет политическое устранение в СССР такой декорацией не обставлялось. Выяснилось, что Председателя Коминтерна Зиновьева или Председателя Совнаркома — наследника Ленина — Рыкова можно попросту расстрелять. А поступить так с актером Михоэлсом слишком опасно. Казалось бы, по поводу Михоэлса Сталин мог повторить свой вопрос: “А сколько дивизий у римского папы?” Но в какой-то другой иерархии Михоэлс оказался опаснее и весомее Рыкова” (стр. 239).
Но хватит об этом, мне самому уже эта тема надоела. Если бы не телевизор…
Утром я, конечно, полез в почтовый ящик, достал “Труд”, и, конечно, эта очень смелая редакция народной газеты не напечатала всей второй половины моего высказывания.
20 сентября, пятница. В Думе фракция “Вся Россия” вместе с СПС — Немцов и Хакамада — продавили мораторий на проведение общероссийских референдумов сроком на год и 4 месяца. Дело в том, что инициативная группа в Думе, состоящая из коммунистов, подготовила четыре вопроса к этому референдуму. То, что коммунисты собрали бы 2 миллиона голосов, необходимых для того, чтобы референдум состоялся, не вызывает сомнения. Вопросы довольно жёсткие. “Недра — собственность государства”. А это 72 миллиарда долларов, уходящих сейчас в руки новых “собственников”. “Зарплата при любой форме трудоустройства — не ниже прожиточного уровня”. Кстати, здесь же Зюганов объявил и этот самый прожиточный уровень: в провинции 1800 рублей, в Москве — 4000. Кажется, здесь ещё и вопрос о земле, и что-то четвёртое.
Вечером по НТВ состоялась передача “Свобода слова”. Зюганов, круглолицый Володин, представляющий “Единую Россию”, Хакамада — Союз правых сил, Юшенков, представляющий либералов, которые на этот раз объединились, и довольно принципиально, с коммунистами. Референдум — это один из главнейших инструментов волеизъявления! В передаче принимал также участие и демократ первой волны Юрий Афанасьев. Мне кажется, что Юрия Афанасьева, придумавшего в свое время понятие “агрессивное большинство”, пригласили в передачу для поддержки молодых, уже давно сделавших понятие парламентской демократии и сам парламентаризм средством наживы, а он взял и их не поддержал. Это совсем не означало, что он за коммунистов. Всё это надо было видеть, чтобы понять, как вёлся этот спор и к каким подтасовкам прибегали Хакамада и Володин. В конце передачи, как всегда, был выслушан “глас народа”. На этот раз взяли молодых, и эти молодые практически единогласно закопали либералов. Если бы эту передачу посмотрело всё население России, она бы могла иметь революционное значение.
27 сентября, пятница. Вчера вышла “Литературка” с большой подборкой по поводу всё того же памятника Дзержинскому. Категоричней всех высказались Марк Розовский и Илья Глазунов. Последний справедливо заметил, что надо бы восстановить памятник Александру Третьему, стоявший у храма Христа Спасителя, и памятник Александру Второму в Кремле. Вспомнил Глазунов и о фонтане, стоявшем на площади. Я тоже помню этот фонтан, он теперь на Ленинском проспекте у здания Академии наук. Замыкает всю подборку мое выступление. Я его наговорил по телефону с ходу и, как всегда, слишком горячо.
“Вообще, ни одного памятника я никогда бы не снимал. Потом у человека, в зависимости от его убеждений, понимания истории, идеологии, всегда будет возможность показать сыну и сказать: “Вот стоит великий человек” или “Вот стоит человек, на которого нужно плюнуть”. Это всегда поразительно действует, оживляет наш город.
