Единственным свидетельством этой древней миграции станет название «Палестина», образованное от имени морского народа, столь долго господствовавшего над Ханааном.
Исход филистимлян был следствием тех же потрясений стран Средиземноморского бассейна, которые породили древнюю Грецию. Первый толчок произошел в Эгейском море, когда цветущая цивилизация минойского Крита была уничтожена мощными тектоническими сдвигами и небывалыми извержениями вулканов. Некоторые из уцелевших нашли прибежище на Кипре, который пригрел также множество других народов, согнанных со своей земли Троянской войной. Позже к ним присоединились толпы микенцев, вытесненных дорийскими варварами с греческого архипелага. Кипр был перенаселен. Бездомные в поисках земли отплыли этническими группами к сирийскому берегу. Здесь филистимляне встретили сильное сопротивление и поэтому подались на юг, предпринимая морские и сухопутные вторжения на палестинские и египетские берега. Но они снова потерпели поражение — на этот раз от войск фараона Рамзеса III. Однако долгая борьба основательно подкосила силы египтян. Фараон тут же сделал побежденных филистимлян своими наемниками, разместив их в Ханаане в качестве ревнителей египетских интересов, охранников торговых путей и сторожевых псов, надзирающих над вассалами Рамзеса, хананейскими князьями.
Филистимлянам дали землю на берегах южной Палестины, где они основали конфедерацию из пяти городов: Гефа, Екрона, Газы, Аскалона и Азота (три последних существуют до сих пор).
По мере того, как иссякала мощь Египта, росло влияние филистимлян. Их владения простирались от Газы до Тель-Касиля (северные окраины современного Тель-Авива), а вглубь — до Вефеана, где они стояли как гарнизон фараона. Филистимляне оказались искусными судостроителями, их торговые и военные флотилии контролировали все палестинское побережье. Они разбогатели на торговле и на пошлинах с караванов, которые двигались на север и юг через их территорию по международному пути, именуемому Морской дорогой. Филистимляне приняли хананейские обычаи и хананейских богов. Экономически они стали господствовать над израильскими поселениями на западных окраинах нагорной страны.
В конце концов, и по соображениям военной безопасности, и из-за перенаселения князья пяти городов-государств договорились, что следует отнять высоты у соперников-пришельцев, израильтян. В результате тщательно продуманной кампании филистимляне стали продвигаться к востоку от порта Тель-Касиль на южной границе Филистии, к нагорью. Рывок филистимлян через Афек к Силому почти разделил колена Израиля, ограничив возможности общенационального ополчения скоординировать свои силы для отпора. Более того, обладание Сило-мом обеспечивало филистимлянам плацдарм на горной гряде, где располагались самые важные из израильских поселений.
Вскоре вся гористая страна ощетинилась филистимскими крепостями и гарнизонами. Филистимляне заставляли израильтян работать на них и даже насильственно вербовали их в свои войска. Впрочем, некоторые добровольно переходили на сторону победителей и помогали порабощать свой собственный народ. Израиль был почти покорен. «Князья» могли спокойно ожидать, что со временем их новые подданные будут неизбежно поглощены филистимлянами, как до этого хананеи, заселявшие средиземноморское побережье. Филистимляне, имея базой города Пентаполя, расширили теперь свои владения на восток через долину Изреель к громадной крепостной вершине Вефсана и к югу, включая часть Иорданской долины. Нагорная страна фактически тоже принадлежала им.
У князей были все причины смотреть свысока на бесхитростных израильтян, к которым прилипли суровые привычки как шерсть к шкуре. Их примитивные горные деревни представляли собой жалкое зрелище по сравнению с обнесенными крепостными стенами городами Аскалон и Газа с их храмами, рынками и оживленными гаванями.
Филистимляне кичились своей развитой материальной культурой, корни которой гнездились в давно исчезнувшем величии минойских дворцов Крита. Их керамика, раскрашенная сверкающими колерами, позаимствованными у природы, высоко ценилась и при дворах фараонов, и на базарах Библоса. У израильтян и в намеке не было столь изощренно артистической культуры. Наспех обожженные горшки и урны грубой формы, без единого украшения или рисунка, свидетельствовали об ужасающем отсутствии вкуса. Израильтян так мало волновал внешний вид вещей, что они даже и не думали обтесывать камни для своих домов, им было достаточно наскоро выстроить их в нужном месте и, не пользуясь раствором, заткнуть галькой дырки и щели. У них совсем не было пластического искусства, в частности, никаких статуй. Их закон даже запрещал им ваять или отливать идолов. Филистимлянам казалось, что израильтяне поклонялись божеству, подобному воздуху. Если его нельзя было изобразить, в камне или глине, то как можно приносить ему жертвы, чтобы накормить его, как ему молиться, как его почитать? Неудивительно, что Яхве не мог сравниться с Дагоном, главным богом филистимлян, — в битве у Афека.
Как любые завоеватели прошлых и будущих времен, филистимляне обладали самоуверенностью, затмевавшей их воображение и не дающей им уразуметь природу побежденных. А все то, что было недоступно их пониманию, они считали низшим и презирали. Филистимляне были могучим, много пережившим народом, народом с давними традициями, с тонким чувством прекрасного, народом, владеющим классической военной стратегией. С их боевыми орудиями могли сравниться только египетские. Как мы в этом убедимся позже, они были искуснейшими военными технологами своего времени. Но чтобы стать великим народом, им не хватало скромности и человечности. Молодой священник Самуил это знал. Он понимал, что филистимляне деморализовали Израиль, но не сокрушили ни его сердца, ни его разума. То, что они захватили и сожгли, были просто символы. Национальную сущность Израиля нельзя было ни захватить, ни сжечь. Она была такой же неуловимой и всепроникающей, как воздух, Самуил также понимал, что гористый рельеф израильской территории не подходил для длительной кампании в стиле филистимлян и при их вооружении.
Он был посвящен в священники еще младенцем своей матерью Анной у святыни в Силоме, куда все израильтяне каждый год прилежно совершали паломничество. В раннем возрасте он обнаружил явные признаки пророческого дара. Старый Илий видел в нем вероятную замену своим сыновьям, которые определенно не годились ему в приемники. Судя по прорицаниям, Яхве отметил Самуила печатью избранничества. Никто не мог сравниться с ним в знании святого закона, а кроме того, он обладал несомненной харизмой, необходимой судьям и неотразимо влияющей на людей. Недаром они называли его «нави», пророком.
