Непосредственным толчком к работе над этой пьесой послужила встреча с матросом-отпускником, вернувшимся из Питера и рассказавшим о бурных мартовских событиях.
Зачинщиками выступили команды линейных кораблей «Петропавловск» и «Севастополь» да некоторые из береговых частей, находившихся на острове Котлин, — подняли контрреволюционный мятеж… под красным флагом. Да, они за Советы. Только за «Советы беспартийных», за «Советы без коммунистов». Председатель ВЦИК М. И. Калинин приехал в Кронштадт, выступил на митинге на Якорной площади, попытался объяснить ситуацию, сложившуюся в стране, разоблачить смутьянов. Но тщетно. «Всесоюзный староста» был арестован мятежниками. Затем под давлением низов — ведь большинство матросов в душе и признавали и поддерживали Советскую власть — М. И. Калинину было разрешено выехать в Петроград.
Как могло такое случиться именно в Кронштадте — цитадели: революции? Исчерпывающий ответ на этот вопрос Вишневский получит гораздо позже, когда будет исследовать историю крепости и напишет довольно объемный, в несколько печатных листов, очерк под названием;«История Кронштадта». А сейчас он пытается в художественной форме воссоздать картину мятежа на основе рассказов очевидца и сообщений печати.
Наверное, текст пьесы написан не был, скорее всего Вишневский наметил подробный план, обдумал основные сюжетные линии. Сама же пьеса рождалась во время представление, благо автор (он же режиссер и исполнитель роли одного из мятежников с линейного корабля «Петропавловск») находился на сцене. Спектакль был показан в новороссийском клубе металлистов, причем начался в восемь вечера и закончился на рассвете — в четыре часа утра.
Несомненным было одно: автор и исполнители сумели выразить мысли и чувства, которыми жил зрительный зал, заполненный рабочими и моряками. Актеры так достоверно играли мятежников, что, например, Вишневского (матрос-анархист в его исполнении по ухваткам, словечкам явно выдавал свое махновское происхождение, знакомое многим из присутствующих не только по рассказам) после премьеры чуть было не растерзали зрители.
Пьеса, спектакль, конечно, были необходимой отдушиной. Однако он настолько близко к сердцу принимал все флотское, да еще происшедшее на родной Балтике, что Кронштадтский мятеж явился для него как бы личной драмой.
На собраниях и общем митинге черноморцы были единодушны в определении причин мятежа — это дело рук международной контрреволюции. Тем не менее Всеволод, до этого буквально рвавшийся домой, в Питер, 22 апреля пишет отцу: «Хотя теперь начались отпуска, но я определенно не приеду! Стыдно ехать и слышать клички — „клешник“, „жоржик“ (незаслуженные) тому, кто был, есть и будет честным бойцом, кровью доказавшим свою преданность».
А работы, новой, созидательной, по горло. В мае прибавилась еще одна ответственная и почетная нагрузка — от 400 моряков флотского полуэкипажа Вишневский избран в Новороссийский городской Совет рабочих, красноармейских и флотских депутатов (мандат № 339), а затем членом президиума с правом решающего голоса.
Но при всем этом перед ним неотступно стоял вопрос: что дальше? В то время Вишневский прочно связывал свою жизнь и работу с делом создания Советского Военно-Морского Флота. Война окончилась, и теперь он мог с чистой совестью написать отцу: «Хочу серьезно взяться за морское образование, так как практику необходимо пополнить теорией» (Письмо от 6.5.1921 г.).
Подобное решение напрашивалось как бы само собой — ведь всех вокруг захватила настоящей «эпидемия ученья»: углем на деревянной доске братва извлекает кубические и квадратные корни и скоро примется за логарифмы; эдакий «дядька» — кочегар лет тридцати — тридцати пяти — изучает историю литературы. Так, не спеша, из «нутряных» коммунистов делаются люди с довольно серьезной подготовкой: «Масса выросла, и мы соответственно с ней предъявляем к себе более серьезные требования. Уже не выходишь с готовой пламенной, но трескучей речью, а делаешь доклад, и его разбирают по косточкам без аплодисментов» (Письмо от 28.3.1921 г.).
Летом 1921 года, вскоре после проверки личного состава, из числа моряков-черноморцев было отобрано 600 наиболее политически зрелых для восстановления Балтийского флота. В их число вошел и Всеволод Вишневский. Шестого июля он сел в поезд. В кармане — удостоверение, выданное штабом Новороссийского укрепленного района о командировке в Петроград с правом заезда в Нижний Новгород за вещами, оставшимися там с 1919 года. И еще партийный билет номер 955 514. Здесь в скупых ответах на анкетные вопросы о нем, Вишневском, сказано главное:
— Какие специальности знает — пулеметчик, рулевой.
— Какие местности России знает хорошо — Поволжье, Украину, Северо-Западный край, Крым, Черноморье и Донбасс.
— Время вступления в партию — 1918 год, декабрь.
— Какой организацией принят — комячейкой Украинского отряда моряков…
Окончилась вторая его война — гражданская. До последних дней жизни на стене в рабочем кабинете Вишневского будет висеть фотография: матросы-пулеметчики на палубе «Вани-коммуниста» № 5. Всеволод — второй слева, в бескозырке, глубоко надвинутой на лоб, — смотрит суровым, испытующим взглядом из-под густых бровей.
Драматург, публицист, киносценарист Всеволод Вишневский к теме гражданской войны будет обращаться вновь и вновь. Годы революционных битв, школа партийной работы и журналистики, напряженная учеба и редкое трудолюбие — все ото даст свои плоды, позволит раскрыться могучему своеобразному таланту художника.
Приближаясь к родительскому дому, Всеволод невольно ускорил шаг. Идти было трудно, он опирался на палку — болела и не сгибалась в колене нога. Видимо, сказывалось, что после ранений оставался в строю, не лечился. Голова словно свинцом налита. И подозрительная тишина вокруг: контузии и болезни серьезно повредили его слух.
Он вошел во двор, без стука распахнул знакомую дверь.
— Воля!.. — шагнул навстречу отец. Как показалось — такой же, неизменившийся. Только после первых расспросов и обычных, несколько сумбурных разговоров Всеволод заметил, что отец похудел и как будто стал ниже ростом, а борода — светлее.
— Да, это так, выгорела на солнце… — пошутил Виталий Петрович, перехватив пристальный взгляд сына.
Они по-прежнему понимали друг друга без слов. От этого становилось светло на душе, и не сразу Всеволод ощутил напряженность атмосферы в доме.
Еще когда-то, в семнадцатом году, отец познакомил его со своей второй женой. Нина Львовна, хотя и отнеслась к нему приветливо, сразу и недвузначно дала понять: у Виталия Петровича новая семья, новая жизнь. И сейчас не успели отец с сыном всласть поговорить, как Нина Львовна произнесла фразу, которая давно уже готова была сорваться с языка:
