В этой пестрой, в общем-то, западной толпе выделялись несколько восточных лиц, принадлежавших китайским женам и детям укоренившихся на Тайване евреев.
Глядя на них, я вдруг испытал странное и даже неприятное чувство. Я словно новыми глазами посмотрел на эту западно-восточную смесь. Поначалу она мне показалась просто занятной и курьезной. Но затем я с удивлением осознал, что смотрю как бы на свое собственное отражение в зеркале: ведь именно такими должны были казаться окружающим мы с Барбарой вместе с нашей Хсин-Мей. Я-то давно перестал воспринимать Двору как китаянку — для меня она была просто моей дочерью.
Я почти никогда, даже в мыслях, не возвращался к загадочным обстоятельствам ее рождения, и тем более не задавался вопросом о ее происхождении. Но сейчас я с внезапной пронзительностью осознал, что все, что казалось таким обычным и естественным нам с Барбарой, должно было вызывать постоянное любопытство окружающих.
НА ЙОМ КИПУР все было куда интимнее, словно бы под сурдинку. Стоял туманный и тихий день. «Заросшая гора» казалась далеким серым контуром на фоне тусклого пасмурного неба.
Странно, но именно в это утро нам представилась возможность ближе познакомиться с Нахумом, который вполне успешно играл роль нашего кантора. Оказалось, что за его несколько грубоватыми манерами скрывается тонкая и уязвимая душа. Нахум рассказал нам, что родился как раз в Йом Кипур;
в этот же день родился и его младший сын. В тот самый день, вернувшись из госпиталя и узнав о рождении сына, он получил извещение о гибели своего брата, павшего на полях сражений войны Судного дня.
Его рассказ глубоко тронул нас и понятным образом на-ложился на молитву Кол Нидрей, сделав ее в тот день еще более значительной и волнующей.
На следующий вечер службу вел бывший раввин, весьма красноречивый оратор. Рассказывали, что он учился в ешиве в Венгрии и оставил большую и процветающую лос-анжелесскую общину, чтобы занять пост на Тайване.
Его речь меня взволновала.
«Первый шаг на пути раскаяния, возвращения к религии, тшувы, — сказал он, цитируя одно из высказываний рабби Шимшона Рафаэля Гирша, — самый серьезный и трудный шаг для каждого из нас. Он особенно труден еще и потому, что в каждом из нас притаился невидимый адвокат, который в любую минуту готов доказать, что мы вообще никогда не грешили, и уж, во всяком случае, сильно преуменьшить и затушевать наши прегрешения.»
Речь раввина была убедительной и напористой, и его слова, как мне показалось, нашли сочувственный отклик в сердцах многих из присутствующих.
Позже в тот же вечер, когда служба уже приближалась к концу, молящиеся сидели, собравшись тесным кругом. Волна глубокого чувства, поднимавшаяся в наших сердцах, когда мы слышали звуки шофара, казалось, наполняла маленькую комнатку.
Поднявшись, чтобы присоединиться к общей трапезе после окончания поста Йом Кипур, я оглянулся. Рука раввина покоилась на широких плечах Нахума. В глазах Нахума стояли слезы.
Глава 4. Сукот: построить суку
НАСТУПИВШИЙ ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ ДНЯ праздник Сукот едва не застал нас врасплох. Мы еще не выработали привычку загодя строить суку и теперь внезапно осознали, что у нас остается всего несколько дней для выполнения этой не такой уж простой задачи.
К счастью, у нас не было недостатка в строительных материалах. Бамбука вокруг было более, чем достаточно, и я немедленно принялся сколачивать из него каркас будущей постройки.
Пока я усердно занимался этим делом, проходившие мимо китайцы то и дело останавливались, с удивлением смотрели на меня, почесывали затылки и шли дальше, качая головами. По мере того, как сука вырастала, число зевак быстро увеличивалось.
Я покрыл крышу этого сооружения небольшими бамбуковыми ветвями и листьями, позаботившись оставить достаточно просветов, чтобы по ночам, как положено, видны были звезды. Затем, за несколько часов до наступления праздника, я перенес в суку наш кухонный столик и стулья и расставил их на полу.
Двора помогла мне украсить суку: как и все еврейские дети в этот день, она с восторгом привязывала к свисающим с крыши ветвям всевозможные фрукты.
Примерно за час до наступления праздника, когда приготовления были в самом разгаре, Мей-Мей вдруг крикнула мне из дома, что к нам пришел какой-то гость. Я открыл дверь и увидел перед собой весьма серьезного с виду чиновника.
После обмена обычными любезностями чиновник сообщил, что он послан из университета, чтобы выяснить, что именно в предоставленном нам доме нас не устраивает. Нам стоит только намекнуть, продолжал он, и университет сделает все, что только возможно, чтобы выполнить любое наше желание.
Это непонятное заявление совершенно сбило меня с толку. Мы и без того уже не раз выражали университетскому начальству искреннюю благодарность за поистине замечательные условия, которые оно нам предоставило — как же могло возникнуть впечатление, будто мы чем-то недовольны?!
Я горячо заверил чиновника, что дом нас полностью удовлетворяет, что мы очень довольны и чрезвычайно за все благодарны.
Теперь настала его очередь недоумевать.
«Раз так, — запинаясь от неловкости, проговорил он, — почему вы решили выехать из старого дома и построить себе новый снаружи?»
Мей-Мей, как обычно, прислушивалась к разговору из кухни. Не успел я ответить, как она вмешалась в беседу и с большим апломбом объяснила:
«Завтра пятнадцатый день восьмого лунного месяца. Китайцы празднуют осенний День Луны, едят праздничные лакомства и гуляют при лунном свете. Хсу Суен-Шунь и Хсу Тай-Тай (мистер и миссис Хсу) — йо-тай рен (евреи), у них принято отмечать этот праздник по-своему — есть и спать снаружи, в полном соответствии с китайской поговоркой:
“Надень луну вместо шляпы и звезды — вместо накидки”.»
«Теперь я понимаю! — обрадованно сказал чиновник. — А я и не знал, что наши обычаи так похожи на еврейские! Гунг Хси! Гунг Хси! (Приятного вам праздника!)»
«Хаг самеах» — вежливо ответил я.
КАЖДОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ Двора вместе с другими еврейскими детьми из Тайпея и окрестностей отправлялась на утренние занятия по ивриту, которые проводились в Еврейском центре. Преподавательница, миссис Ариэли, уроженка Тель-Авива, обучала их основам языка, еврейской истории и религиозным обычаям.
Я сопровождал Двору на эти уроки и, пока она занималась, обычно ждал снаружи, коротая время в разговорах с другими родителями или заглянувшими в Центр гостями.
