Нет.
Но какое жалкое поведение героя армянского либерализма!
Поздняя либеральная легенда упорно культивировала взгляд, по которому дело Абовяна нашло в лице Назаряна лучшего продолжателя. Смбат Шахазис так прямо и писал: «Так Абовян и Назарян, Назарян и Абовян равнозначны в наших глазах. Цель обоих — одна и та же… выражаясь образно — Абовян впервые объявил войну, но, не успев обстрелять из пушек, сошел в могилу, поле победы занял Назарян». Но Шахазис знает уязвимое место этой теории, а потому пытается ставить вопрос о том, почему Назарян не ездил в свою страну работать. Потому, — отвечает он, — что Назарян помнил судьбу Тагиадяна, он помнил, оказывается, каким преследованиям подвергался Абовян.
Шахазис невольно высказал правду!
Абовян и Назарян не одной фракции люди, это не только разные степени и темпераменты, но разные программы и разное отношение к народу, разное понимание своего долга перед народом и разное решение вопросов, поставленных социальной эволюцией страны. Эта разность с поразительной ясностью оказалась в вопросе об отношении к Казанской кафедре.
Злоупотребляя, быть может, терпением читателя, я приведу здесь два-три доказательства. Тем более, что документы эти не были опубликованы и представляют несомненный интерес для истории развития общественных идей.
После того как вопрос об Абовяне был решен, Уваров неожиданно обратился к Мусину-Пушкину с горячей рекомендацией Назаряна. Более того, он нашел «возможным оставить его» в Петербурге «на год для приготовления к званию адъюнкта по кафедре армянского языка в Казани» за счет казны (лист 160–161). Попечитель, конечно, охотно согласился, с полуслова поняв министра. В ответ на это Назарян написал письмо Мусину-Пушкину, которое привожу целиком.
«Ваше Превосходительство,
Милостивый Государь!
Идея Господина Министра Просвещения Народного восстановить славные, богатые памятники доселе малоизвестного в России языка Армянского, без сомнения, великая, прекрасная, полезная. Имея столь лестное для меня счастие быть предназначенным орудием к осуществлению этого похвального намерения России, поставлю себе непреложною задачей всеми силами стремиться к тому, чтобы оправдать доверие, коим уважило меня Правительство, не менее Вашего Превосходительства ко мне благорасположенное.
Пользуясь средствами, дарованными мне милостью Господина Министра Народного Просвещения, под руководством господ Академиков занимаюсь разными сочинениями на Армянском языке, сверх того изданием одного Сирийского историка, с коего перевод на Армянский язык в рукописи имеется в Азиатском музее Императорской Академии Наук.
Рад, неописанно рад я счастью, некогда под начальством Вашего Превосходительства подвизаться на поприще, мне предначертанном и доказать любовь и усердие, коими я обязываюсь к России за благодеяния, излиянные на меня в разные эпохи моей жизни.
С глубочайшей преданностью имею честь быть
Вашего Превосходительства, Милостивый Государь,
покорнейшим слугою
Назарянц».
24 июля 1841 г.
Санкт-Петербург.
Назарян недаром был признан человеком подходящим. Он не имел программы, он не хотел ставить условий, он шел осуществлять «предначертания» царских ассимиляторов. Искренне ли? Быть может и нет. Быть может он уже тогда лелеял мысль, сходную с проповедуемой Абовяном программой. Но ее он припрятал так глубоко, что даже Уваров не пронюхал.
Десятого июня 1842 года Уваров утвердил его адъюнктом. По приезде в Казань Назаряна Мусин-Пушкин предложил ему составить доклад о преподавании армянского языка. Назарян двенадцатого сентября 1842 года представил эту свою платформу. Привожу ее почти дословно, сокращая только заключительную часть, где Назарян переходит к мелочам, и отбрасываю таблицу покурсового распределения предмета:
«ДОНЕСЕНИЕ
Адъюнкта Армянского языка Назарианца.
Вызванный Вами составить план относительно преподавания Армянского языка и литературы в Императорском Казанском Университете, вменяю себе в приятнейшую обязанность представить на Ваше благоусмотрение мнение мое о том, на каком именно основании должен Армянский язык войти в состав прочих восточных.
Чтобы соразмерить между собой средство и цель, чтобы избрать путь, способный вести к предположенной цели, не могу не распространиться о требованиях, кои Правительство соединяет с кафедрою Армянского языка и Литературы.
Преимущественное намерение Правительства при открытии Армянской кафедры, сколько мне известно, состояло в том, чтобы сделать доступным ученому миру драгоценные достоинства Армянской Литературы, хранящиеся доныне в глуши монастырей подвластной Ему Армении, чтобы дать возможность, пользуясь историческими памятниками Армян, осветить мрачные области Истории Востока. Сверх того возделывание Армянского языка на Русской почве казалась всегда важнее с того времени, как Армянская земля и народ соделались подвластными Русскому скипетру.
Слава и выгода России требовали ознакомиться с народом, который в умственном отношении развил некогда богато цветущую жизнь, который однако целых пять столетий, служа яблоком раздора между различными варварскими завоевателями, среди беспрерывно бедственных судеб, потерял духовное значение свое и образование. Этот народ исследовать по его славному прошедшему, возбудить в нем восприимчивость для Европейской науки — значило бы разрешить один из высоких вопросов, кои предложила себе Россия, выбрав на себя великую роль посредницы между двумя противоположными мирами: Европой и Азией
Ясным сознанием обнимая эти благодатные цели, соединяемые Правительством с изучением Армянского языка, можно распространиться о том, каким образом достижимы намерения, столь важные».
Так Назарян беспрекословно согласился с мнением ассимиляторов, и, сообразно с их требованием, далее разрабатывает программу:
«Задача Армянской кафедры, на основании вышеизложенных целей не должна состоять в приготовлении одних переводчиков для некоторых практических потребностей России, напротив, главною руководящею мыслью при этом должно быть завсегда: на пути здравой теории проникать в таинственное устройство, во внутреннюю жизнь столь многосторонне развитого языка, и содействовать основательному разумению древних памятников Армянского духа. Армянская Кафедра, допустив благодетельность практического направления, не должна однако оставлять из виду, что назначение высшего учебного заведения, каково Университет, следить за наукою и обнимать ее с точки зрения безусловного ее достоинства.
