Туполев долго стоял рядом с бетонкой, не спуская глаз с машины. Что творилось в его душе, можно только догадываться — три года заключения, истязающие тело и сознание допросы, издевательства, оскорбления, бессонные ночи. Ради чего? За что? За то, что в воздухе отечества тысячи его машин… Опустив плечи, он медленно зашагал к ангару, бросая взгляды на планирующую с выпущенными шасси машину.
Нюхтиков подрулил к группе начальников ВВС и НКВД, открыл кабину, отыскал взглядом одиноко стоящего Туполева, ожидавшего его, Нюхтикова, оценки нового детища, поднял вверх большой палец и улыбнулся; летчик медленно вышел из кабины, коротко доложил генералу ВВС о первом полете. Нюхтикова поздравляли и командиры РККА, и руководители НКВД, и представители наркомата. Летчик смущался больше обычного — не он создал эту красавицу 103-ю, он лишь испытал ее, а отцом ее был и остается Туполев. И именно к нему тут же направился летчик-испытатель Михаил Нюхтиков. Он успел сказать всего два слова: «Машина отличная!» Первым обнял Андрея Николаевича, первым вместе с зэками, наркоматчиками, заводскими инженерами подбросил Туполева в воздух… Все, кто был рядом, видели, как по покрасневшим на морозе щекам Старика одна за другой скатывались слезы выстраданного, нескрываемого счастья.
После трех полетов Туполев, а он спал и видел именно этот полет — на замер максимальной скорости, настоял на нем и добился от Кутепова разрешения, зная, что машина «даст» шестьсот тридцать — шестьсот пятьдесят километров в час. Эта скорость нужна ему для беседы с Берия.
Нюхтиков не был сторонником форсирования испытаний новой машины — новое всегда таит в себе неизвестность, а это, как часто случается в жизни летчиков-испытателей, приводит к сложнейшей ситуации, ибо еще никто в мире, ни один конструктор не предугадал поведения машины в воздухе и отказа в полете. Все это ложилось на плечи испытателя.
После взлета Нюхтиков набрал заданную высоту, вышел в зону разгона, увеличил обороты и мощность моторов до полных; машина, к его удивлению, вела себя спокойно и даже привычное для новых самолетов на большой скорости подрагивание педалей руля поворота не ощущалось. Пока стрелка прибора двигалась к цифре «5», Нюхтиков не испытывал особого напряжения — не один десяток полетов на легких машинах совершил, но 103-я не истребитель, а бомбардировщик.
Под крыльями расстилалась бесконечная, с редкими темными пятнами леса, уходящая за горизонт, устланная лебяжьим пухом снежная равнина, скрывающая истинную скорость; самолет, казалось на большой высоте, едва двигался, будто завис на одном месте. Нюхтиков посмотрел по сторонам, сверил курс, задержал взгляд на высотомере и вариометре — высота должна оставаться постоянной, полет без снижения. С ростом скорости он почувствовал, как возросло давление на штурвале, словно штурвал сопротивлялся, а машина стремилась вверх, уходя от аэродинамических нагрузок.
У цифры «6», что означало скорость шестьсот километров в час, стрелка прибора задержалась, как показалось летчику, надолго, словно прилипла к циферблату, хотя самолет несся быстрее прежнего. «Крепко ли сработаны крылья, рули, стабилизатор, — вихрем пронеслась тревожная мысль у летчика. — Сколько в авиации случаев, когда от мощных аэродинамических сил огромных скоростей машины разваливались в воздухе…»
Шестьсот сорок. Двухмоторный самолет вздрагивал всем корпусом; дрожь была едва заметной на концах пальцев летчика, и шла она из крепкого фюзеляжа, центроплана, киля, стабилизатора, консолей крыла; Нюхтиков беспокойно бросал взгляд на прибор скорости — ждал, пока стрелка пересечет еще одну риску циферблата. Возросли нагрузки на рули высоты и поворота, «потяжелели» педали и штурвал, да и сама машина с усиливающимися аэродинамическими нагрузками заметно «прибавила в весе»…
«Вот и шестьсот пятьдесят, — облегченно подумал Нюхтиков, сбавляя обороты моторов. — Теперь поскорее домой — порадовать Старика, а больше людей, томящихся за решетками ЦКБ-29».
Промерзший на морозе Туполев ждал 103-ю у посадочной полосы, часто поглядывая в сторону, откуда должен появиться самолет-надежда; он был уверен в нем, но в авиации все могло быть, тем более находились люди, стремившиеся каждый мало-мальский отказ свалить на зэков. А тут скорость!
Самолет по давней традиции испытателей на огромной скорости пронесся над аэродромом, вошел в разворот с набором высоты и скрылся в плотной дымке; Туполев увидел его снова на посадочной глиссаде и, надвинув шапку, зашагал к ангару, куда должен зарулить Нюхтиков.
Как только стихли моторы, летчик открыл кабину и вытянул руку с поднятым большим пальцем — все хорошо!..
Через несколько минут стало известно: максимальная скорость 103-й — шестьсот сорок три километра в час! Старика подбросили вверх и все, кто был рядом, поздравляя его и помощников, подумали о скором освобождении… Еще бы — бомбардировщик достиг и превзошел скорость лучших истребителей мира!
Но желаемое освобождение снова отодвигается на неопределенный срок. Туполев долго добивался встречи с Берия.
— Товарищ нарком! Ваши же слова: «Машина в воздух — вы на свободу». А что получилось: машина сделана, первые полеты на ней выполнены, максимальная скорость — вы знаете какая! Что я скажу людям? Они ждут освобождения! Не дни — часы считают!
— Потерпят! — хозяин небрежно махнул рукой. — Не я ваших людей задерживаю, а военные. Они написали кучу замечаний. Кабину штурмана требуют перенести вперед, установить еще одну огневую точку.
— Но эти доработки можно сделать в нормальных условиях! — Туполев едва сдерживал себя. — Я даю вам обещание все исполнить в установленный срок.
— Давайте договоримся так: срок — два месяца, а за мной дело не станет. Товарищ Сталин требует запустить 103-ю в серию через год. Не позже, — Берия стукнул ладонью по столу. — Идите, Туполев!
Туполев едва поднялся и, понурив голову, медленно вышел из кабинета наркома НКВД.
Поздно вечером, когда большинство «попок» улеглись спать, Андрей Николаевич, нарушая установленный порядок, собрал взбудораженных зэков в спальне.
— Мне нечего от вас скрывать — дела наши с вами отнюдь не радостные, — начал Туполев, глядя на помрачневшие лица конструкторов. — Мы дали стране новую хорошую машину. И это главное! Из всего того, что мне довелось услышать, я сделал два вывода: война стала еще ближе, и наш бомбардировщик очень нужен Красной Армии, и второе — мы с вами обязаны довести 103-ю до нужного качества. Вы уже знаете о переносе кабины штурмана. Необходимо установить еще одну огневую точку, бензобаки большей емкости, наружную подвеску двух однотонных бомб, заменить двигатели Микулина на двигатели воздушного охлаждения Швецова. Все это надо сделать в короткие сроки — через год в воздух с конвейера должна подняться новая модель 103-й.
