— Саша, ты еще о Капустиной расскажи и о Бородиной, — попросила Раиса Петровна.
— Могу для просвещения Александра Даниловича, — охотно согласился он, — Александра Семеновна Бородина совершенно слепая, а сама огород полет, картошку окучивает да еще и корову держит. В доме у нее такой порядок, что Рая все мечтает там экскурсии для зрячих женщин устраивать, чтобы поучились. А Евдокия Васильевна Капустина! В возрасте была, когда грамотой овладела (Симонова ее и научила), и с тех пор дня без книжки не живет. На машинке шьет!
Сосед почесал затылок:
— Да… А как же она машинку заправляет, нитку вдевает?
— Темный ты человек, Александр Данилович, — расхохотался Камаев, — Тащи нитку и иголку. При тебе вдену.
— Век живи, век учись… Другой бы кто рассказал, не поверил… Спасибо за беседу! Побежал обедать, чтобы снова кепку козырьком назад не крутить.
— И я пойду готовить, — спохватилась Раиса Петровна.
2.
Пообедали быстро.
— Хорошо покормила, питательно! — похвалил Александр Максимович жену и примостился на диване.
Через минуту в домике раздалось тихое посапывание. Раиса Петровна усмехнулась, быстро вымыла посуду и присела к мужу:
— Камаев, ты спать сюда приехал? Вставай-ка давай!
— Неужели заснул? — тут же вскочил он.
— Ты в этом сомневаешься? Чем займешься?
— Пойду печку разбирать.
— А я посмотрю, что под полом делается. Пошли, Камаев, хватит вылеживаться. Вот тебе рубашка, платок на голову, а то потом волосы не промоешь.
Александр Максимович пошел в баню, нащупал печь, трубу, похвалил про себя сына — самые верхние кирпичи были им сняты, громоздиться наверх не надо. Взялся за первый, расшевелил, вытащил. За вторым потянулся и не заметил, как несколько часов пролетело. От работы оторвал бодрый голос соседа:
— Максимыч! Рабочий день закончился. Шабашить пора!
— Я в отпуске, на меня трудовое законодательство не распространяется. Что, уже пять?
— Половина шестого. Ты куришь ли? — поинтересовался Александр Данилович.
— Бросил.
— Вон как! А долго ли курил?
— Да двадцать семь лет.
— Ого! Здоровье пошатнулось или газет начитался?
— Слово дал, что «завяжу» к рождению внука. Пришлось сдержать.
— А что, Александр Максимович, — задал сосед очередной прощупывающий вопрос, едва Раиса Петровна ушла в дом, — ты, поди, и водку не пьешь?
— Пью, Александр Данилович, по праздникам, как без нее обойдешься, если друзья нагрянут…
— Это не то, — вздохнул сосед-пенсионер, — я хотел сообразить с тобой… В нашей части улицы и стопку положить на лоб не с кем. Ну ладно, бывай, коли так. Пойду хозяйством заниматься.
— И я потружусь, «пока видно», — пообещал Александр Максимович.
Александр Данилович хотел было возразить; зачем ему свет, если не видит, но вовремя понял шутку и только хмыкнул.
Отношения с соседями сложились хорошие. Увидели они в новеньких не дачников, которым лишь бы выпить да закусить, на солнышке среди бела дня пожариться, а под стать им тружеников. Сельский житель таких уважает. Возьми при нем лопату, топор ли или просто из колодца ведро воды добудь, он тут же поймет, на что ты способен, и характеристику на тебя нарисует.
Александр Максимович продолжал разбирать печь. Дело привычное. Давно уже, когда сын не старше внука был, задумал он по примеру Полухина (тот его и подбил) строить дом, просторный, под круглой крышей, и чтобы помимо всего прочего были в нем комната для Юры и кабинет для самого. Родственники — а тогда еще все многочисленные братья и сестры отца были живы — вначале посмеивались:
— Куда тебе! Рабочих найдешь, и мы поможем, но ведь, хозяйский глаз все равно нужен. Живи пока, а когда-нибудь и квартиру с теплой уборной получишь.
Но он загорелся:
— Буду строить! Жена — «за», ее слово для меня закон, а законы я привык уважать. У нее, кстати, и глаза есть… Если что не по уму сделаете, «бюро» собирать будем, наказывать.
Сруб был почти закончен, плотники наседали, чтобы ямы под фундамент быстрее готовил, а никто за эту тяжелую работу не брался, да и без нее порядком в долги влезли, и решил он сам копать траншею. Попросил, правда, сделать разметку и натянуть по бокам проволоку. И выкопал длинными весенними вечерами любопытным на удивление и себе в удовольствие и ликовал как маленький, что успел к сроку и что похвалили его за качественную работу плотники. Его возможности они оценили быстро, и потом только и слышалось: «Хозяин, тащи доски сюда!», «Пока мы тут, ты рамы, рамы давай в дом вноси!», «Мох достал, хозяин? Волоки к этой вот стене — конопатить будем. Да пошевеливайся туды твою…» Чего он тогда не переделал, какие тяжести не перетаскал, но больше всего замаялся с печью. Никак не шла — дымила, а не грела строптивая иностранная голландка. Три раза перекладывал ее печник, а «хозяин» столько же раз разбирал, очищал кирпичи от засохшего уже раствора, аккуратно, под руку мастеру, складывал, готовил и таскал, под руку же, новый раствор да угощал папиросами. Все работы прошел. Банная печурка — это что! Александр Максимович быстро добрался до проржавевшего котла, поднатужился, вытащил его во двор, чтобы не запнуться ненароком.
Вернулся в баню — кирпич к кирпичу продолжала расти стопка.
1.
Кирпич к кирпичу… Так и жизнь наша. Укладываем мы свои кирпичики едва ли не со дня рождения один к одному — то массивные, то почти крохотные, то хотя и большие, но легковесные, как крымский туф-камень, а порой и вовсе никуда не годные — за что позднее до самой смерти стыдно бывает. Какого материала больше пойдет, такова и крепость возводимого дома окажется, но это чаще всего к старости узнается, когда уже ни переделать, ни укрепить.
Камаев самый нужный кирпич заложил в военном сорок третьем году. Сначала этот кирпич выпирал, казался чужеродным, потом Александр Максимович, тогда еще Саша, сумел его и заподлицо подогнать, чтобы фасад не портил.
Университетский гардеробщик давно приметил светловолосого, с крутым говорком парня. Был парень слепой, одет бедно, по-деревенски. Лицо всегда озабочено. Говорили, что тоже сдает экзамены. (?!) В день зачисления парень спускался по лестнице совсем другим.
— Неужто сдал? — не удержался гардеробщик.
— Не верите? А это что? — Саша с удовольствием достал из кармана пиджака студенческий билет..
— Надо же! Поздравляю!.. — опешил гардеробщик.
— Спасибо! — поблагодарил Саша, еле сдерживаясь от рвущейся изнутри радости.
Он зачислен! За-чис-лен! В это плохо верилось и ему самому, однако все волнения лета — сдаст, не сдаст? — бессонные ночи последних недель, иссушающая душу зубрежка — все позади! Он студент! Через пять лет закончит университет, станет преподавателем истории… Попросится в Шадринск, в свою школу (как только Раю уговорить? Ну, обойдется, поди, время еще есть…) и уж постарается, чтобы его ученики тоже пошли в вузы. Он убедит, докажет, что слепые могут не только валенки катать и делать щетки. Надо лишь захотеть, поверить в себя!
