И я согласилась.
Я поехала в Вегас так, как все ездят в Вегас - в надежде выиграть.
35
Мне нравилась сухая жара Лас-Вегаса. Мне нравилось, что все верят в удачу и мечту. Мне всегда там нравилось, даже в те времена, когда мы с Пэрис Хилтон снимали туфли и бегали по казино. Но мне казалось, что это было целую жизнь назад.
Моя резиденция началась сразу после Рождества в 2013 году. Мальчикам было семь и восемь лет. Поначалу это было отличное выступление.
Поначалу выходить на сцену в Вегасе было волнительно. И никто не позволял мне забыть, что мой резидентский статус стал знаковым для Стрипа. Мне говорили, что мое шоу привлекло молодежь обратно в Город грехов и изменило ландшафт развлечений в Лас-Вегасе для нового поколения.
Фанаты дарили мне столько энергии. Я стала отлично справляться с шоу. У меня появилось столько уверенности в себе, и какое-то время все было хорошо - настолько хорошо, насколько это вообще возможно, когда меня так жестко контролируют. Я начала встречаться с телепродюсером по имени Чарли Эберсол. Мне казалось, что он подходит для брака: он прекрасно заботился о себе. Он был близок со своей семьей. Я любила его.
Чарли тренировался каждый день, принимал добавки перед тренировкой и целую кучу витаминов. Он поделился со мной своими исследованиями в области питания и начал давать мне энергетические добавки.
Моему отцу это не нравилось. Он знал, что я ем; он даже знал, когда я хожу в туалет. Поэтому, когда я начала принимать энергетические добавки, он увидел, что у меня стало больше энергии на сцене и что я была в лучшей форме, чем раньше. Казалось очевидным, что режим Чарли был для меня полезен. Но, по-моему, отец начал думать, что у меня проблемы с этими энергетическими добавками, хотя они продавались без рецепта, а не по рецепту. Поэтому он сказал мне, что я должна с ними завязать, и отправил меня в реабилитационный центр.
Он решал, куда и когда меня отправлять. Попасть в реабилитационный центр означало, что я целый месяц не видела своих детей. Единственным утешением было то, что я знала, что это всего лишь месяц и все закончится.
Место, которое он выбрал для меня, находилось в Малибу. В тот месяц по несколько часов в день нам приходилось заниматься боксом и другими упражнениями на улице, потому что там не было спортзала.
Многие люди в этом заведении были серьезными наркоманами. Мне было страшно оставаться там одной. По крайней мере, мне разрешили иметь охранника, с которым я обедала каждый день.
Мне было трудно смириться с тем, что мой отец выставлял себя замечательным парнем и преданным дедушкой, когда он выбрасывал меня, против моей воли помещая в место с наркоманами и героином. Я просто скажу это - он был ужасен.
Когда меня выпустили, я снова начала выступать в Вегасе, как ни в чем не бывало. Отчасти потому, что отец сказал мне, что я должна вернуться туда, а отчасти потому, что я все еще была такой милой, так хотела угодить, так отчаянно хотела поступать правильно и быть хорошей девочкой.
Что бы я ни делала, отец был рядом. Я не могла водить машину. Все, кто приходил в мой трейлер, должны были подписать отказ от ответственности. Все было очень, очень безопасно - настолько безопасно, что я не могла дышать.
И сколько бы я ни сидела на диете и ни занималась спортом, отец всегда говорил мне, что я толстая. Он посадил меня на строгую диету. Ирония заключалась в том, что у нас был дворецкий - экстравагантная вещь, и я умоляла его о настоящей еде. “Сэр, - умоляла я, - не могли бы вы тайком принести мне гамбургер или мороженое?”
“Мэм, простите, - отвечал он, - у меня строгий приказ вашего отца”.
Так что в течение двух лет я почти ничего не ела, кроме курицы и консервированных овощей.
Два года - долгий срок, чтобы не иметь возможности есть то, что хочешь, особенно когда это твое тело, твой труд и твоя душа зарабатывают деньги, на которые все живут. Два года просить картошку фри и получать отказ. Я считаю это таким унизительным.
Строгая диета, на которую вы себя посадили, - это уже плохо. Но когда кто-то лишает вас еды, которую вы хотите, это еще хуже. Мне казалось, что мое тело больше не мое. Я ходила в спортзал и чувствовала себя настолько не в своей тарелке, когда тренер говорил мне, что делать с моим телом, что у меня все холодело внутри. Мне было страшно. Скажу честно, я была чертовски несчастна.
И это даже не сработало. Диета дала эффект, противоположный тому, что хотел мой отец. Я набрала вес. Несмотря на то что я не ела так много, он заставлял меня чувствовать себя такой уродливой и недостаточно хорошей. Возможно, это связано с силой ваших мыслей: что вы думаете, тем вы и становитесь. Я была настолько подавлена всем этим, что просто сдалась. Моя мама, похоже, согласилась с планом отца в отношении меня.
Меня всегда удивляло, что многие люди так спокойно говорят о моем теле. Это началось, когда я была еще совсем маленькой. Будь то незнакомцы из СМИ или члены моей собственной семьи, люди воспринимали мое тело как общественную собственность: что-то, что они могли контролировать, критиковать или использовать в качестве оружия. Мое тело было достаточно сильным, чтобы выносить двоих детей, и достаточно ловким, чтобы идеально исполнять каждое хореографическое движение на сцене. И вот теперь я здесь, каждая калория записана, чтобы люди могли продолжать обогащаться за счет моего тела.
Никому, кроме меня, не казалось возмутительным, что мой отец устанавливает для меня все эти правила, а потом идет пить виски и колу. Мои подруги ходили в гости, делали маникюр в спа-салонах и пили модное шампанское. Меня никогда не пускали в спа-салоны. Моя семья жила в Дестине, красивом пляжном городке во Флориде, в нелепо красивой квартире, которую я купила для них, и каждый вечер ели вкусную еду, пока я голодала и работала.
Тем временем моя сестра воротила нос от всех подарков, которые я дарила семье.
Однажды в Луизиане я позвонила маме и спросила: “Что ты делаешь в эти выходные?”
“О, мы с девочками завтра едем в Дестин”, - ответила она. Джейми Линн столько раз говорила, что никогда туда не ездила, что это еще одна из тех нелепых вещей, которые я купила семье и которые она никогда не хотела, а оказалось, что моя мама ездит туда каждые выходные с двумя дочерьми Джейми Линн.
Раньше мне нравилось покупать своей семье дома и машины. Но наступил момент, когда они начали воспринимать все как должное, и семья не понимала, что все это возможно, потому что я артист. И из-за того, как они ко мне относились, на долгие годы я потеряла связь со своим творчеством.
Мне выдавали пособие в размере около 2 000 долларов в неделю. Если я хотел купить пару кроссовок, которые, по мнению моих консерваторов, мне были не нужны, мне говорили “нет”. И это несмотря на то, что я провела 248 шоу и продала более 900 000 билетов в Вегасе. За каждое шоу платили сотни тысяч долларов.
В один из единственных вечеров, когда я с другом и другими людьми, включая моих танцоров, отправилась на ужин, я попыталась забрать чек за всю нашу вечеринку. Чек был на тысячу долларов, потому что группа была очень большой, но я хотела пригласить их на ужин - мне было важно, чтобы они знали, как я ценю то, как усердно они работают. В покупке мне было отказано. У меня не было достаточно денег на счете “Пособие”, чтобы покрыть ее.
36
Одна вещь, которая принесла мне утешение и надежду в то время, когда я была в Вегасе, - это преподавание танцев детям в студии раз в месяц, и мне это нравилось. Я учила группу из сорока детей. Затем в Лос-Анджелесе, недалеко от моего дома, я преподавала раз в два месяца.
Это было одно из самых веселых занятий в моей жизни. Приятно было находиться в комнате с детьми, которых никто не осуждал. В консервации люди всегда осуждали все, что я делала. Радость и доверие детей возраста тех, кого я учила, - от пяти до двенадцати лет - заразительны. Их энергия так приятна. Они хотят учиться. Я нахожу, что находиться рядом с детьми - это стопроцентное исцеление.
