Вскоре Веронику вызвали в милицию. Требовали принести ключи от квартиры Ростроповича, поскольку всю семью, включая дочерей, оттуда молниеносно выписали. Одежду, мебель и архив собирались вывезти на склад. Молодой милиционер, когда вышло начальство, шепотом посоветовал ей ночью вывезти все, что сможет. Так она и сделала: вещи перевезли в маленькую квартиру Вероники, заполнив ее до отказа.
Когда все перетащили, вдруг позвонили из секретариата Брежнева, сообщив, что всех только что прописали обратно. Спустя какое время обитателей снова выписали…
Ростропович, узнав о лишении гражданства, обзвонил московских друзей, попрощался и предупредил, что больше звонить не будет — во избежание неприятностей.
Вскоре к Ростроповичу и Вишневской пришли два крепких парня из посольства и потребовали вернуть советские паспорта. Супруги отказались и опубликовали в прессе открытое письмо «К общественному мнению»: «Мы обращаемся к нашим друзьям, к любителям музыки, ко всем людям доброй воли с просьбой в этот тяжелый для нас час выразить свое отношение к нечеловеческому и незаконному акту лишения нас права жить и умереть на своей земле. Мы не занимались и не занимаемся политикой ни у себя на родине, ни за рубежом, а отдаем свои силы музыке, чтобы красота ее согревала сердца. Предъявленные нам формальные обвинения не имеют никакой связи с подлинными мотивами этого решения, которое явилось лишь актом мести за проявленную нами человеческую солидарность по отношению к гонимым людям».
Кроме этого открытого письма, Ростропович и Вишневская написали Брежневу и Суслову — главному идеологу КПСС. Вишневская к общему письму Брежневу добавила от себя: «Прикрываясь именем народа, советское правительство лишило нас гражданства. Милостиво оставляя советскими гражданами наших детей, правительство действует подобно рабовладельцам, разбивает мою семью и лишает нас семейного крова…Советское правительство показало, что в советском государстве судьбу людей решает не Закон, а люди, управляющие этими законами. Я не признаю права этих людей насильно лишать меня земли, данной мне Богом.
<…> Под Ленинградом в братской могиле лежит моя погибшая от голода во время блокады семья. Я отдала моему народу большую часть моей жизни, родила и воспитала двоих детей. И я никому не позволю распоряжаться моей семьей, как рабами»[49].
В ответ тут же организовали выступления деятелей искусства в Большом театре, Московской консерватории, Московской филармонии, Академии художеств. С обвинениями против Ростроповича и Вишневской выступили артисты, профессора консерватории, художники, писатели. Профессор консерватории Г. Орвид заявил: «Консерватория поставила Ростроповича на высокий пьедестал, мы и должны снять его с этого пьедестала». Из всех присутствовавших на рассмотрении персональных дел Ростроповича и Вишневской лишь скрипач Л. Коган и солист балета Большого театра В. Васильев проявили колебания в оценке, за что были вызваны для беседы в ЦК КПСС.
Этот документ можно найти на страницах книги воспоминаний Галины Вишневской
Строптивых супругов обвиняли в уклонении от уплаты налогов, финансовых махинациях, торгашестве, стяжательстве. Кроме того, ТАСС сообщил, что «Супруги Ростроповичи не раз публично заявляли, что они не намерены возвращаться в Советский Союз». Ростропович решил ответить на клевету очередным открытым письмом.
«Представители советской бюрократии! Не ищите ответа только в доступных вам областях — финансовой и бытовой. Допустите мысль, что художники, родившиеся на своей родине, отдавшие ей всю свою жизнь и продолжающие творить в других странах, неся в себе вдохновение и огонь своего народа, могут надеяться на уважение своих соотечественников… Вы, возможно, думаете, что человеку нужен советский паспорт, чтобы свободнее и безнаказаннее распоряжаться чужими жизнями и судьбами, запугивать или морально уничтожать людей, учить гениальных композиторов сочинять музыку или великих писателей создавать книги. Жаль, что вам никогда не приходит в голову простая мысль, что русскому нужен паспорт своей страны из-за его любви к своему Отечеству».
Защитить Ростроповича и Вишневскую не осмелился никто. Ростроповича исключили из Союза композиторов СССР. Вишневскую изъяли из списка солистов Большого театра.
Обида, гнев, горечь сменились у Ростроповича яростной жаждой работы, новых успехов, финансового благополучия. Покинув наконец осточертевшие гостиницы, Ростропович и Вишневская купили квартиры в городах, где часто выступали и где им просто нравилось — в Париже на авеню Жорж Мандель, в Вашингтоне возле Кеннеди-центра, в Лондоне и Лозанне. В память о Бриттене купили дом в Олдборо, куда летом приезжали на фестивали. Чтобы быть поближе к родине, купили квартиру в финской Лаппенранте, откуда Вишневской казалось, что она видит свой любимый Кронштадт.
«Как-то в Финляндии папа купил для мамы квартиру. Для нее, петербурженки, финский климат и природа почти родные… И вот мама зашла в квартиру, огляделась и как бы между прочим бросила: “Гостиная, конечно, маловата, ну ничего!” После этого папа года полтора под разными предлогами не пускал ее в этот дом. Только мама захочет поехать в Финляндию, а он: “Ты, конечно, можешь поехать, только там горячей воды нет — трубу прорвало”. Или: «Такая замечательная идея, только там батареи меняют и отопления нет». А еще: “Ой как хорошо, только сейчас у тебя в спальне красят стены”. И так далее. Все что-нибудь выдумывал. На самом деле все это время он работал над расширением гостиной: уговаривал соседа продать квартиру, ломал стену, делал ремонт… И только когда все было готово, папа привез маму. Она встала на пороге: “Что-то не пойму, вроде комната стала больше!” — “Да ну что ты, все по-прежнему. Ты просто давно тут не была!” — отвечает папа. Так весь вечер он говорил, что маме все кажется, получая от этого колоссальное удовольствие. Потом сознался. Ну какой мужчина способен на такое ради жены?!»[50]
В 1982 году Вишневская решила завершить оперную карьеру: ей минуло пятьдесят шесть лет, и почти сорок из них она проработала как профессиональная певица. Прощальным спектаклем стала опера «Евгений Онегин» в парижской Гранд-опера под управлением Ростроповича.
Ростропович преподнес ей подарок: купил 400 гектаров земли на севере штата Нью-Йорк, возле русского монастыря. По собственному проекту построил там дом в русском стиле и назвал поместье «Галино». В доме была собрана большая коллекция картин русских художников: Репина, Венецианова, Рокотова, Левицкого, Шишкина. Продолжал он и собирать русский фарфор, которым увлекался в период опалы в СССР. Он постоянно что-то мастерил и возился в саду, создавая свой собственный, настоящий дом. Семья прочно обживалась за границей.
