Если мне казалось, когда мы расстались, что самое страшное – это быть без него, то я ошибалась! Сейчас я поняла, что самое страшное – это если его не будет на этом свете, и самое счастье – знать, что он дышит, живет. И не важно – со мной или без меня. Главное – что живой! Я разговаривала с Надеждой Константиновной, и мы обе чувствовали, что хотим только одного, – чтобы дорогой наш Владимир выздоровел. Более ничего нам не было надо.
Когда я узнала, что в Ленина стреляла женщина, я была поражена и обескуражена! Эта Фанни Каплан точно безумна! Не может женщина решиться на убийство в здравой памяти. Я видела много женщин – рабочих, политиков, революционерок, просто богатых особ. Но среди них не было убийц. Видимо, это женщина с нелегкой судьбой и покалеченной психикой.
Владимир Ильич стойко перенес все три покушения. Он сказал только, что в таких свершениях не может обойтись без врагов. И что врагов у него всегда было предостаточно, но соратников – еще больше.
Говорил, что все, что он сделал, стоит этих ран. И что много еще темноты и забитости в народе, масса труда должна пойти на развитие самосознания рабочих, не говоря уже о крестьянстве. Крестьянское движение – разрозненно, бессознательно, и что мы знаем лишь крохи правды о его размерах и характере. Но мы знаем твердо, что сознательный рабочий и поднимающийся на борьбу крестьянин поймут друг друга с двух слов, что каждый луч света сплотит их теснее для борьбы за свободу, что они не уступят тогда в руки презренно-трусливой и корыстной буржуазии и помещиков своей революции, той демократической революции, которая может дать землю и волю, дать все мыслимые в буржуазном обществе облегчения жизни трудящимся для дальнейшей борьбы за социализм. Посмотрите на центральный промышленный район. Давно ли казался он нам спящим глубоким сном, давно ли считали там возможным только частичное, дробное, мелкое, профессиональное движение? А там уже разгорелась другая жизнь. Поднялись и поднимаются десятки и сотни тысяч. Необыкновенно растет политическая агитация.
Что можно было ответить на такую пламенную речь, даже в таком положении, в котором оказался Ленин? Ничего! Только восхититься его твердостью духа. А мне было радостно от того что все закончилось благополучно. И что я снова просто знаю, что с Володей все хорошо.
Жизнь – она такая странная штука: ты никогда не можешь предугадать ход событий. Но ты должен уметь это делать, если ты – политик. В политике как в шахматной игре – все можно просчитать на несколько ходов вперед. Володя как всегда брал массы своим умом и бесстрашием. Он не боялся получить пулю в висок, он боялся проиграть, не удержать позиций. Это было для него важнее, чем собственная жизнь.
А мне и Надежде Константиновне нужно в жизни совсем другое. Да, мы обе – революционерки, но для нас важен Ленин, а не революция. Он – тот человек, ради которого мы делаем все, чтобы его планы осуществились. Мы даже готовы рискнуть жизнью – ради Владимира, но не ради революции…
Вот и получается, что главное в жизни, как и в любви, – для каждого свое.
Каждый сам выбирает, ради чего жить. И я даже поначалу разозлилась на Ленина за то, что он так рисковал собой, не думая совершенно о наших чувствах, а потом поняла: значит он по другому не мог, значит так нужно. И пускай мы уже давно не вместе, но все так же дороги друг другу, я это чувствую, я это знаю.
Глава 18. Как все было на самом деле
По пятницам устраивали митинги, и сегодня я должен был выступать на двух заводах. Дел было очень много, и я даже подумывал, не перенести ли мне встречу с рабочими на другое время. Но они меня ждали, и я не решился обмануть их ожидания. К тому же, встретиться с рабочим классом было делом важным. Именно эти люди лучше всех распространяли в массах агитационные материалы, рассказывали и делились своими впечатлениями, тем самым настраивая и других на нужную волну.
На первом заводе встретили меня отлично. Настроение народа было боевым, направленным в новое светлое будущее. Я остался абсолютно доволен этой встречей. Хотя… как обычно, связки мои подустали, а сказать хотелось еще очень многое. Но зная, что мне еще придется выступать на одном митинге я не стал «сажать» голос полностью, решив что так будет целесообразнее. Да и когда мои связки стали сдавать, я выстраивал каждую свою речь таким образом, чтобы сразу переходить к главному, а уже потом говорить о деталях. Теперь я всегда мечтал о голосе Александры Коллонтай – мощном, сильном, которым можно было бы говорить без устали часами.
Ну что поделаешь, не дано мне этого, так не дано. Я и здесь приспособился. Жаловаться не приходится. На завод Михельсона я прибыл вовремя. Но, подъезжая к нему, у меня вдруг внутри что-то екнуло. Как будто кто-то сказал: Не нужно тебе быть сегодня там. Но я никогда не верил во всякие там шестые чувства и потому не прислушался к себе. Да и к тому же, я решил, что это все нервное напряжение из-за предыдущих двух покушений. Они были неудачны, и совершены разными людьми. Единственное, что их объединяло, – ни много ни мало, – ненависть ко мне.
И я не мог позволить себе испугаться и дать врагам почувствовать, что они запугали меня. О, нет не для того я шел к власти столько лет, чтобы кучка неудачников могла меня сломить. Поэтому я продолжал работать, несмотря ни на что. Хотя многие из большевиков говорили мне, что я сильно рискую. Да, я осознано шел на этот риск. Я не мог остановиться на достигнутом, когда впереди ждали огромные перемены.
Правда, в этот день на втором заводе я не знал, что ждали меня не только рабочие. Фанни Каплан приехала туда чуть раньше – около шести часов, спокойно ходила среди других рабочих, прислушивалась к разговорам, которые велись в ожидающей меня толпе. Эсерка… Девушка с виду не приметная – на нее никто бы никогда и не подумал, что она готовит покушение. Не знал я и о том, что на территории завода в матросской форме появится другой эсер-террорист, Новиков. Именно он должен будет обеспечить успешные действия Каплан.
И вот когда в гранатном цеху митинг шел к своему логическому завершению, Каплан быстрым шагом вошла в помещение. Собравшиеся рабочие с энтузиазмом встретили мои заключительные слова. А я, спешно попросив у собравшихся извинения за свой срочный отъезд на заседание Совнаркома, двинулся по проходу цеха между людьми, на ходу надевая пальто. Все было спланировано! В тот момент, когда я уже стал подниматься по лестнице к выходу, парень в матросской форме преградил мне дорогу, бросившись мне под ноги и сделав вид, что споткнулся. Тут же вокруг создался затор. И вот тут я начал нервничать. Уж больно фальшиво все это выглядело. Я посмотрел по сторонам, вокруг меня была куча народа, и быстро отойти куда-либо не представлялось возможным. Я попытался протиснутся к выходу, но тщетно.
