Страх, отсутствие надежд, эксплуатация во всех видах — судьба ремесел и индийского текстиля погрязла во мраке. «Ручной ткацкий станок и ручная прялка, породившие бесчисленную армию прядильщиков и ткачей, были главными стержнями в структуре индийского общества. С незапамятных времен Европа получала великолепные ткани — продукт индийского труда — и посылала взамен свои драгоценные металлы, снабжая, таким образом, материалом местного золотых дел мастера, этого необходимого члена индийского общества… Британский завоеватель уничтожил индийский ручной ткацкий станок и разрушил ручную прялку. Англия сначала вытеснила индийские хлопчатобумажные изделия с европейских рынков, затем приступила к ввозу в Индостан пряжи и кончила тем, что стала наводнять родину хлопчатобумажных изделий хлопчатобумажными товарами»[131], чтобы лучше жилось воротилам из Ланкашира и Манчестера.
Карамчанд Ганди — отец Мохандаса
Мохандас Карамчанд Ганди в возрасте 13 лет
Мохандас с братом Лакшмидасом (справа). 1886 г.
Супруги Мохандас и Кастурбай Ганди. 1902 г.
Мохандас, прибывший в Англию для учебы на юридическом факультете. 1888 г.
Ганди (сидит крайний справа) с членами вегетарианского общества. Лондон. 1890 г.
Ганди вскоре после прибытия в Южную Африку. 1895 г.
Ганди (во втором ряду в центре) во время Англо-бурской войны. 1899 г.
Преуспевающий адвокат Мохандас Карамчанд Ганди. Южная Африка. 1906 г.
Адвокатское бюро Ганди (сидит в центре) в Йоханнесбурге.
Слева от него — друг и коллега Генри Полак, справа — секретарь мисс Соня Шелезин. 1905 г.
Ганди с архитектором Германом Калленбахом (сидит справа), верно следовавшим за ним по пути самоограничения. Йоханнесбург. 1910 г.
Колонисты на ферме имени Толстого. Трансвааль. 1910 г.
Кастурбай Ганди с сыновьями Харилалом (крайний слева), Манил алом (крайний справа), Рамдасом (второй слева) и Девдасом (второй справа)
Ганди и Гопал Кришна Гокхале (сидят в центре) во время визита индийского политического лидера в Южную Африку. Дурбан. 1912 г.
Мохандас и Кастурбай Ганди после возвращения в Индию. 1915 г.
Восторженная встреча Мохандаса Ганди, вернувшегося из Южной Африки в Индию. Карачи.1916 г.
Ганди в 1915 году
Ганди и Рабиндранат Тагор на литературной конференции в Гуджарате. 1920 г.
Одна из голодовок.
Рядом с Ганди — дочь Джавахарлала Неру Индира. 1924 г.
Ганди за прялкой. 1920-е гг.
Ганди во время Соляного марша. Март 1930 г.
Ганди перед посадкой на судно для поездки в Лондон на 2-ю конференцию «круглого стола» по вопросу независимости Индии. Справа от него — Сароджини Найду. Бомбей. Сентябрь 1931 г.
Ганди в резиденции премьер-министра Великобритании. Лондон. Сентябрь 1931 г.
Ганди в Ланкашире. Сентябрь 1931 г.
Беседа с Роменом Ролланом. 1931 г.
Рассуждения с Джавахарлалом Неру. 1942 г.
Чаепитие с последним вице-королем Индии лордом Маунтбэттеном. 1947 г.
Встреча с лидером мусульман Мухаммедом Джинной. Бомбей. 1944 г.
Ганди стремился научить молодежь мыслить самостоятельно
«Великая душа» — Махатма Ганди
Ремесленники без работы, обратившиеся в пролетариев, земледельцы, неспособные уплатить налог и согнанные с их земли, — вот причина нищеты в Индии. «Клочок земли, которым обладала каждая крестьянская семья, был слишком мал, чтобы ее прокормить. Угроза бедности и жизни впроголодь сохранялась даже в лучшие годы. И часто наступал голод, ужасные болезни быстро распространялись, убивая миллионы людей… Крестьяне шли к баниа (деревенскому ростовщику)… их долги росли как снежный ком, всякая надежда когда-нибудь выплатить их улетучивалась; жизнь становилась слишком тяжким бременем, чтобы влачить ее дальше. Таковы были условия жизни огромного большинства индийского населения под британским владычеством в XIX веке»[132]. Миллионы родителей были вынуждены отказывать своим голодным детям в пище, которой не имели, и те умирали от голода (хотя можно было бы организовать перераспределение съестных припасов между регионами, если бы система этому не противилась).
Эксплуатация ремесленников и земледельцев была безудержной, обычаи и древние правила, как бы они ни были плохи, больше не действовали, традиционные схемы были нарушены, уничтожены, и никто и не подумал, что в них заключалась национальная самобытность, — это тоже было частью преступления. А негласный запрет заменить самобытность ремесленника какой-то иной, вытекающей из новых методов, лишь усиливал эту потерю, делал более ощутимой ее отсутствие.
Во время войны британская политика изменилась, и промышленность процветала — как в старинной форме (производство джутовых тканей и текстиля), так и в новых отраслях, связанных с обороной, — производство железа и стали. Богатые — английские и индийские капиталисты — еще больше разбогатели; рабочие, которые и создавали эти огромные барыши, пребывали в ужасающем положении. В целом условия жизни народа ухудшились еще больше. В Бомбее «индийский капитал выставляли напоказ», в Калькутте безраздельно царил британский капитал. Бедняки ютились в «отвратительных трущобах без окон, без света, без водопровода… Помню, как посетил несколько этих окраин, где жили рабочие. Каждый раз я выходил из их домов, задыхаясь, с трудом переводя дух, ошеломленный, переполненный ужасом и гневом»[133]. И миллионы людей умирали от голода, не имея работы. На что при такой нищете могли опереться чувства национального самосознания и присущей ему гордости? Ганди хотел вернуть своему народу достоинство — и работу.
