Рано утром 15 сентября мы соорудили специальное седло для раненого: из корзины, ящика и лыж сделали и прикрепили к седлу спинку и опоры для ног. Обложили все это мягкими спальными мешками, и получилось довольно удобное кресло. Коня подобрали старого и спокойного. Перед выходом из основного лагеря передали во Фрунзе просьбу выслать самолет 18-го.
Ледник прошли за два дня и на спуске с его языка встретили высланный отряд пограничников. Это были испытанные в горах солдаты — лучшие друзья альпинистов, не впервые выходившие им на помощь.
Пограничники провожали нас весь дальнейший путь и на своих замечательных высоких лошадях с двух сторон страховали лошадь больного при переправе через буйный Инылчек.
Самолет прилетел на другой день, Летчик покружился над маленькой площадкой, но сесть на нее не решился и улетел обратно.
Виктор услышал гул самолета и, кажется, впервые со дня ранения, оживился. Узнав, что самолет не сел, он потребовал бумаги. В нем проснулся специалист, он быстро набросал план посадочной площадки и объяснил, что надо сделать, чтобы летчику было удобно пойти на посадку.
До позднего вечера альпинисты и пограничники работали на площадке, убирали большие камни и размечали угловые и посадочные знаки.
Утром самолет прилетел вновь и на этот раз благополучно сел на приготовленную площадку. Самолет был маленький, сопровождающих взять не смог, поэтому мы обещали Мухину догнать его в Ташкенте. Летавет передал больного прилетавшему врачу, и вскоре Мухин был в воздухе на пути в Ташкент. Мы же, расставшись с пограничниками, с Чайбековым и Летаветом поскакали на перевал.
В честь XX-летия комсомола
Расставшись с товарищами у лагеря № 2 (4 800 м), Гутман с Мирошкиным медленно поднимались ко второму плато. Снег был рыхлый, сухой и пушистый настоящий зимний снег. Он покрывал склоны толстым слоем и при ходьбе не создавал нужной опоры. Приходилось разгребать его до более плотного основания и выбивать там ступени. Крутые склоны лишь изредка прерывались маленькими площадками. Шли в обход трещин и отвесных обрывов фирнопада. На отлогих местах протаптывали траншею глубиной по пояс, а на крутых подъемах уходили в снег по плечи. Каждый шаг давался с трудом. Сначала пробивали снег коленями, проминали его грудью, разгребали руками, и лишь после этого можно было выбивать очередную ступеньку.
Этой тяжелой и однообразной работе сопутствовали неотвязные мысли о вышедшем из строя Рацеке, о непонятных сигналах внизу и о громадных трудностях, ожидающих альпинистов на только что начавшемся пути к вершине. Гутман шел впереди.
На Хан-тенгри и то было легче подниматься. Здесь же альпинисты вполне оценили, что представляют собою северные стены хребтов Тянь-шаня.
Встав на выбитую с большим трудом ступеньку, Гутман внезапно сорвался и скатился под ноги своему спутнику. Сменились местами. Теперь впереди пошел Мирошкин.
Так, медленно, часто меняясь местами, к вечеру 11 сентября они выбрались на второе плато (5 100 м).
В итоге за день непрерывного труда преодолено всего 300 м высоты.
Заходящее солнце освещало крупные, пушистые хлопья начавшегося снегопада. Не было ни сил, ни времени, чтобы отрыть в снегу «теплую» пещеру. Альпинисты разгребли снег, утоптали его и поставили на нем свою маленькую палатку.
Перед тем как залезть в свой «дом», они осмотрели плато и остались довольны тем, что после крутых склонов вышли, наконец, на обширную отлогую поверхность. Снега здесь было лишь по колена, и ступеньки не срывались под ногами. Наличие впадины несколько напоминало мульду, образовавшуюся поперек расширения узкого северного гребня вершины. Ниже гребень переходил в широкие склоны, круто обрывавшиеся в сторону ледника Звездочка. Дальше он в нескольких местах прерывался отлогими расширениями и выглядел проходимым. Самой вершины и ее верхних склонов не было видно за очередной выпуклостью.
Поверхность мульды была неровной. Обилие трещин и уступов фирновых сбросов говорило о том, что здесь должен быть очень толстый слой фирна. Этот фирн целиком заполнил глубокую впадину на широкой части гребня. Правда, пока оставалось не совсем понятным, откуда могла здесь взяться такая масса льда и фирна, так как впадина не имеет соприкосновения с широкими снежными склонами.
Вскоре после того, как Гутман и Мирошкин влезли в свою палатку, порывы ветра, бросавшие комья снега на тонкую крышу, возвестили о начале очередной метели. Как всегда, к вечеру погода испортилась.
Утром прояснения не дождались, и не выходили из палатки целый день. Метель наносила к палатке сугробы, и альпинисты боролись за свою жилую площадь, упираясь спиной в тонкие стенки изнутри своего «дома», отжимая в стороны наметенный снег.
Этот день прошел очень скучно. Монотонная вьюга выла весь день и без малейшего перерыва продолжала ту же песню вечером и ночью. За целый день никаких событий не произошло. Записать в дневник было нечего.
Становилось ясно, что вдвоем дальше идти нельзя. А в такую погоду вообще нельзя сделать и шагу.
На следующее утро погода не изменилась. Внутри палатки было 14 град. мороза. Пушистый иней не успевал нарастать на внутренней стороне крыши, как его сбивало порывами ветра.
Во время приготовления завтрака заметили катастрофическую убыль сухого спирта. Отсыревшие таблетки сгорали быстрее и давали мало тепла. Для того чтобы растопить снег и вскипятить один литр воды, приходилось сжигать более 30 палочек спирта вместо обычных 15. Топлива оставалось всего на два-три дня.
В этот день они почти не разговаривали. Мирошкин стал необычно молчалив, замкнулся в себе и несколько раз оставлял без ответа замечания своего товарища. Леонид Гутман не падал духом. Он был твердо уверен, что придут товарищи, принесут топливо, продукты и, самое главное, принесут с собою бодрость и уверенность в победе. Одна забота мучила его со вчерашнего дня. Метель уничтожила их следы и заравняла с таким трудом пробитые траншеи. Товарищам при подъеме придется заново проделать всю эту тяжелую работу. Кроме того, без следов они легко могут уклониться в сторону от проложенного пути.
Утром 14 сентября альпинистов разбудила тишина, от которой они отвыкли за двое суток непрерывной метели. Было очень холодно. Из-под приподнятой полы входа виднелись синее небо и освещенные солнцем пики хребта Сталина.
Осторожно счистили иней с «потолка» палатки и выбросили его вон. К этому занятию приходилось неоднократно возвращаться, потому что, как только солнце осветило палатку, с крыши потекло и альпинисты вынуждены были бороться с наводнением.
