В связи с этими визитами и без связи с чем бы то ни было Поляков забрасывал меня посланиями к Далю.
Один из приказов Полякова заключался в следующем. Когда норвежская военная миссия и воинская часть следовала через Мурманск, у прибывших не проверяли паспорта, а принимали по списку и общим счетом: столько-то офицеров, столько-то солдат. Но месяца через полтора-два Поляков, просматривая списки и счет прибывших, обнаружил, что через порт было пропущено против списков на одного офицера больше и на одного солдата меньше. Ясно — среди норвежцев оказался шпион! Непонятно, конечно, почему именно шпиона нельзя было включить в штатный список, но что делать, если наш полковник — идиот. Я получил приказ: выявить и выставить.
Отправляюсь в лагерь норвежской воинской части около Сванвика. Командир части говорит мне, что одного солдата произвели в офицеры в пути, на корабле. Говорю ему — ничего не знаю, у меня приказ: одного офицера вывезти обратно в Англию (заметим, что норвежцы находились на своей суверенной территории).
Покуда суд да дело, я сидел с норвежскими солдатами и болтал. (Все это темной полярной ночью, конечно). Слышу, говор западной части города Осло — родной для меня диалект. Спрашиваю: есть ли здесь ребята, учившиеся в Риисской школе? Есть, говорят, — вот, Хейердал. А со мной в одном классе училась Осе Хейердал — оказывается, двоюродная сестра. Ну, мы разговорились об общих знакомых — Том Ветлесен пытался бежать в Англию на корабле, погиб; Шак Редер, Улав Раабе были летчиками и погибли; Кисе Хейердал-Ларсен — военный летчик, пока жив; кто-то в Сопротивлении; никого на службе у квислинговцев и немцев.
Наконец, выделили одного офицера, дали сопровождающего, и я с ним поехал в Хебуктен, проследил, чтобы он сел в самолет, и самолет улетел.
В 1970 г. мы были в Осло с женой, занимались шоппингом на улице Карл-Юхан, проголодались и, как обычно советские туристы, купили самое дешевое и сытное — бананы. Нина говорит мне — неприлично есть бананы на улице, зайдем в подъезд. Зашли, я жую банан и лениво рассматриваю список жильцов. Вдруг вижу — «4 этаж — д-р Зеликович»[355]. Я говорю:
— Смотри, мой приятель, давай зайдем. — Нет, я не пойду: может быть, это однофамилец. — В Норвегии, — говорю я, — нет двух докторов Зеликовичей. — И поднимаюсь наверх.
Приемная, вдоль стен человек пять ожидающих пациентов. Хорошенькая сестричка в накрахмаленном передничке и наколке.
— Вам что угодно? — Мне нужен доктор Селикувитс. — Доктор Селикувитс, как видите, занят, он не может вас принять. — Скажите ему, что его спрашивает Дьяконов.
Она уходит в кабинет доктора, и я вижу, как его пациенты, один за одним, встают и исчезают. Когда исчез последний, из кабинета, в белом халате и шапочке, выбегает Зеликович:
— Дьяконов! Откуда? Заходи, выпьем рюмочку.
— Меня внизу ждет жена.
— Зови ее.
Зову. Заходим в кабинет. На столике рюмки — не эрзац-ром — и сидит еще какой-то смутно знакомый человек.
— Не узнаете? Я Бьёрнсон. Майор Бьёрнсон. Начались воспоминания. Вдруг меня осенило:
— Слушайте, я читал где-то, что в вашем отряде в Киркенесе был знаменитый путешественник Тур Хейердал (мы с женою видели в пригородном парке его плот «Кон-Тики» рядом с «Фрамом» Нансена и кораблем викингов).
— Конечно, был, — говорит Бьёрнсон. — Да ты же его и выслал. Я, что называется, «сбледнул с лица».
— Но ты не беспокойся — самолет отлетел на 12 км и сбросил его к нам обратно на парашюте. Он потом с отличием сражался за остров Сёрёйа.
Посланий от Полякова — а каждое из них надо было переводить на норвежский — стало так много, что миссия любезно подарила мне пишущую машинку. А Поляков, со своей стороны, прислал к нам в Киркенес шифровальщика. Это был приятный рослый человек в звании капитана. Никак не вспомню, где его поместили, — кажется, не в комендатуре, а где-то отдельно.
Теперь по ночам меня будил уже не телефон, а шифровальщик с очередной шифровкой. Я быстро переводил ее на норвежский прямо на машинку и, как настаивал Поляков, каждый раз ставил гриф «секретно»[356].
Однажды Поляков сам позвонил мне и приказал: пойти в штаб Даля и изъять там все секретные письма, которые мы им посылали, и запретить снимать с них копии: ведь с их помощью они могут разгадать наш шифр!
Бесполезно было объяснять Полякову, что норвежцы получают не тот текст, который он зашифровал, а перевод с него: и порядок, и число, и длина слов совершенно отличны; да и к чему норвежцам поляковский шифр? — Делать нечего, надо было выполнять — я пришел к Далю поздно вечером и сообщил ему новый приказ, повергнув его в немалое изумление. Но формально он был подчинен армии Щербакова (хотя номера армии, которой он был подчинен, секретности ради ему не сообщали), и в этом смысле наши приказы для него все же были обязательны. Он вызвал своего начальника штаба и распорядился вырвать вс~ русские письма из подшивок. Что он долго стоял и делал в моем присутствии.
Через некоторое время ночью меня будит уже не шифровальщик, а сам Лукин-Григэ в кальсонах:
— Игорь Михайлович, вставайте, срочное письмо от Полякова. Встаю, разворачиваю письмо:
«Срочное. Секретно.
Глубокоуважаемый полковник Даль!
В соответствии с существующим между союзниками обычаем предлагаю вам немедленно сообщить мне состав гражданской администрации области Финнмарк.
Подпись: Поляков.»
Перепечатываю и иду в штаб к Далю. Ночь. У двери штаба никого нет — к чему? Они же у себя дома, и дверь не заперта на ключ — это у норвежцев не принято. По пустому коридору вхожу в комнатку, где спит Даль; с трудом бужу его. Он открывает глаза и смотрит на часы.
— Дьяконов, вы когда-нибудь спите?
— К вам срочное письмо.
Он лежа прочитывает его и говорит:
— Ну ладно, оставьте мне. Я говорю:
— Господин полковник, вы знаете, что мне запрещено оставлять у вас секретные письма.
— Хорошо, дайте мне со стола блокнот и карандаш.
Я отворачиваюсь, делая вид, что не вижу, как он списывает текст письма.
На другой день у меня не было особых дел, я сижу в своей комнатке и вижу, как во двор лихо въезжает норвежский солдат на мотоцикле. К нему выходит наш дневальный и берет от него огромный белый пакет размером с полтора листа с пятью сургучными печатями. Несет ко мне.
Я вскрываю пакет — в нем второй; во втором — еще конверт, как Кащеева смерть. Вскрываю третий, последний конверт:
«Срочное. Секретно.
Глубокоуважаемый полковник Поляков!
Настоящим извещаю вас, что в области Финнмарк губернатор — такой-то, главный судья — такой-то, начальник полиции — такой-то.
