Эта книга, таким образом, о личности Отто фон Бисмарка, поскольку могущество, которым он обладал, определялось его индивидуальностью, а не институтами, массовым обществом, какими-то «силами» или «факторами». Его власть основывалась на суверенности его необычайной, гигантской «самости». Ее смысловое значение в моем понимании выходит за рамки общепринятой терминологии. Под этим определением я имею в виду комбинацию внешнего облика, особенностей речи и мимики, мышления и поведения, пороков и добродетелей, воли и амбиций, а также, возможно, наиболее характерных страхов и уверток от действительности и других психологических свойств социального действия, создающих «личность», ту «самость», которую мы пытаемся скрыть и по которой нас узнаютдругие люди. Бисмарк обладал каждым из этих свойств в большей и более выраженной степени, чем те, кто его окружал, и все, кто знал его – без исключения, – могли подтвердить некий магнетизм, или притяжение, исходившее от него и действовавшее даже на людей, его ненавидевших. Этот гипнотический эффект присутствует и в его письмах, и в его воспоминаниях.
Биографическое описание позволяет наилучшим образом отразить истоки и характер такой власти над людьми. В этой книге я попытался и сам осмыслить жизненный путь государственного деятеля, чье имя связано с объединением Германии и в то же время символизирует жестокость и бездушие прусской культуры. Натура Бисмарка чрезвычайно сложная и закомплексованная: ипохондрик с физическими данными самца; жестокий тиран, с легкостью пускающий слезу, перенявший самую крайнюю форму евангелического протестантизма, секуляризировавший школы и внедривший гражданские браки и разводы. Он всегда носил военную форму, но был одним из немногих высокопоставленных пруссаков, не служивших в регулярной королевской армии. Коллеги по юнкерскому дворянству не доверяли ему: он был слишком умен, непредсказуем, переменчив, «не такой, как все». Но все единодушно признавали его незаурядность. Одо Рассел, представитель великого аристократического семейства вигов, служивший британским послом в Германии с 1871 до 1884 года, писал матери в 1871 году: «Я ни в ком не видел столько демонизма, как в нем»11. Теодор Фонтане, занимавший в литературе бисмарковской эпохи такое же место, какого британцы удостоили Джейн Остен, писал жене в 1884 году: «Когда Бисмарк чихает или говорит «prosit» [2] , это воспринимается с гораздо большим интересом, нежели заумные речи шести прогрессистов»12. А после отставки Бисмарка в 1891 году Фонтане написал Фридриху Витте: «Дело не в политических ошибках – о них рано судить, пока все еще находится в движении, – а в изъянах характера. В этом гиганте была какая-то мелкотравчатость. Она дала о себе знать и послужила причиной падения»13.
Бисмарк был редчайшим политическим созданием, «политическим гением», величайшим манипулятором политических реалий своего времени. Его оценки, зачастую импровизированные, восторгали даже противников. Генерал Альбрехт фон Штош, которого Бисмарк впоследствии все-таки уволил, писал в 1873 году кронпринцу, будучи начальником адмиралтейства: «Какое очарование слушать Бисмарка, когда он в ударе. Особенно впечатляет его аргументация в защиту империи от прусского партикуляризма»14.
Несколько ранее Штош выражал совсем другое мнение: «Через несколько дней Бисмарк принял меня. Прежде он видел во мне человека, восторгающегося его интеллектом и неустанной энергией, и, пока я был полезен ему в достижении согласия с принцессой, он относился ко мне уважительно и любезно. Но теперь я стал одним из его многочисленных помощников и должен знать свое место. Он сел и начал разбирать мой доклад в той манере, в которой учитель разговаривает с тупым и непослушным учеником… Бисмарк любит демонстрировать персоналу свою власть. Все успехи он приписывает себе, а если что-то не получается, сваливает вину на подчиненного, если даже тот исполнял его приказание. Когда саксонский договор подвергся публичной критике, он сказал, что в глаза не видел договора, пока соглашение не вступило в действие»15.
Вера в политическую гениальность Бисмарка стала расхожим стереотипом среди германских патриотов после объединения нации в 1870 году. Когда его назначали министром-президентом в 1862 году, этот потенциал в нем видел только один человек – Альбрехт фон Роон, военный министр с 1859 и до 1873 года, подружившийся с Бисмарком, когда тот был еще подростком. Уже тогда он разглядел в юноше задатки великого человека. Во время первой аудиенции 4 декабря 1858 года с регентом, будущим прусским королем, по поводу собственного назначения военным министром16 Роон настоятельно рекомендовал ему поставить во главе правительства Бисмарка. И Роон же послал Бисмарку 18 сентября 1862 года знаменитую телеграмму: «Periculum in mora. Depchez-vous!» (Промедление опасно. Поспешайте!»), подав ему знак, что его час настал. Лучший друг Роона Клеменс Теодор Пертес, профессор права в Боннском университете, в апреле 1864 года отругал его за то, что он способствовал назначению министром-президентом человека, «холодно расчетливого, хитроумного и неразборчивого в средствах»17. Роон ответил профессору: «Б. совершенно необыкновенный человек. Я могу ему помочь, оказать поддержку, поправить его там или здесь, если надо, но он незаменим. Да, он не занял бы это место без моего содействия, и это исторический факт, однако все равно он сам по себе незаурядная личность… Верно выстроить параллелограмм сил, имея только одну диагональ, и оценить природу и весомость сил действенных, чего в точности знать не дано никому – на такое способен лишь исторический гений» [3] 18.
И все же не каждый гений может обрести власть. Никакой здравомыслящий монарх – а шестидесятипятилетний король Вильгельм I Прусский был государь разумный и многоопытный – не назначил бы главой правительства Бисмарка, имевшего репутацию человека ненадежного, поверхностного и реакционного, если к этому его не побудила бы чрезвычайная необходимость. Брат кайзера Фридрих Вильгельм IV еще в 1848 году написал, что Бисмарка можно использовать только тогда, «когда безраздельно будет править штык»19. Однако летом 1862 года конфликт между прусским парламентом и короной вокруг реформирования армии создал серьезную угрозу монархическому истеблишменту. В памяти короля и его придворных всплыли страшные картины разъяренных толп на улицах во время революции 1848 года. Как писал либерал Макс Дункер, генералы жаждали мятежей, как «лани – потоков воды» [4] 20.
Бисмарк вошел во власть и удерживал ее благодаря своим незаурядным способностям, но он всегда зависел от доброй воли кайзера. Если бы Вильгельм I решил уволить его в сентябре 1863 года после одиозного выступления на тему «крови и железа», осужденного членами королевской семьи и большинством образованных людей Германии, то Бисмарк исчез бы с исторической сцены, а Германия почти наверняка была бы объединена совместными усилиями суверенных князей. Если бы Вильгельм I умер в положенные библейские семьдесят лет в 1867 году, то бисмарковский Северо-Германский союз все равно бы абсорбировал южногерманские королевства, но без смертоубийственной войны. Могла начаться «либеральная эра» императора Фридриха III и его энергичной либеральной супруги, британской принцессы Виктории. Нам известен список министров, которых Фридрих собирался назначить в 1888 году, когда уже умирал. Все они были либералами, а это для Бисмарка означало британскую форму парламентского правительства, ограничение королевской власти и конец его диктатуре. Если бы новому императору не хватило духу противостоять Бисмарку, то силы воли и решительности было более чем достаточно у принцессы Виктории, старшей дочери английской королевы Виктории. Без сомнения, был бы неминуем конфликт, и Бисмарк лишился бы всех должностей. Германия могла бы перенять британскую модель либерального парламентаризма. Мы можем говорить сейчас об этом с некоторой уверенностью, потому что именно так складывалась тогда политическая ситуация. Но Вильгельм не умер ни в семьдесят, ни в восемьдесят, ни в девяносто лет, а скончался в возрасте девяносто одного года в 1888 году, и долголетие короля позволило Бисмарку столько времени продержаться во власти.
