смотрел на происходящее жандармский полковник Левашев, которому министр разрешил присутствовать на допросе, но запретил вступать в разговоры.
– Да, Николай Николаевич – это наша национальная гордость. Трудный, но славный путь у него! – пустился в долгие рассуждения управляющий делами министерства.
Левашев раздраженно закашлял, давая понять, что пора приступать к допросу. Краббе недовольно покосился на жандарма.
– Ну‑с, – сказал он, тарабаня пальцами по столу, – и о чем же вы там в своей курилке болтали?
Адмирал так умело повел разговор, что Владимиру, по существу, не приходилось ничего говорить. Пока он соображал, что ответить на очередной вопрос адмирала, Краббе уже сам отвечал за него и вел беседу дальше. Жандарм, не переставая, кашлял, но адмирал демонстративно делал вид, что не замечает его.
– А мечтал ли ты, как и старший твой брат, стать путешественником, чтобы в исканиях своих прославлять Родину и обогащать науки? – прозрачно намекал он.
– Конечно, ваше превосходительство, конечно, мечтал! – не понимая, к чему клонит адмирал, но вполне искренне отвечал кадет.
– Похвально, похвально, – закивал седобородый Краббе. – Ну, а с товарищами обсуждал ли ты смелые прожекты будущих своих плаваний?
– Конечно, ваше превосходительство! – громко отчеканил Миклуха, начиная уже о чем‑то смутно догадываться.
Жандарм Левашев в углу беспокойно ерзал на стуле.
– Все, – сказал Краббе удовлетворенно. – Иди, Владимир, и думай о нашем разговоре. Пусть он послужит тебе уроком на всю жизнь!
После допроса «революционеров» поместили по приказу Краббе в одно помещение. Возбужденные происшедшим, друзья обменивались впечатлениями, договаривались, как себя вести на последующих допросах. Всем надо молчать о наших разговорах, а донос отрицать как наговор, – горячился, размахивая руками, Николай Суханов. – А кто испугается и признается, тому «темная» и всеобщее презрение!
– Верно! – поддержали его Юнг с Серебрянниковым. – Пусть хоть на дыбу вешают, слова не скажем!
Не принимал участия в общем разговоре только Миклуха. О чем‑то сосредоточенно думая, он мерил шагами карцер.
– Да ты сядь, Казак, а то аж в глазах рябит от беготни твоей! – шикнул на него здоровенный и упитанный кадет Добротворский по прозвищу Слон.
– Придумал, я, кажется, придумал! – внезапно закричал Владимир Миклуха. – Отныне мы все китоловы!
– Ты что, того? – присвистнул от удивления Юнг. – Никак умом тронулся. Тут сухари сушить надо, а он на рыбалку собрался!
Несмотря на драматизм положения, все рассмеялись. Подождав, пока иссякнет остроумие товарищей, Владимир пересказал им свою беседу с Краббе.
– У меня есть план, – продолжал Владимир. – Все мы читали книжку исследователя Максимова об освоении Севера. Помните, он писал, что следует начать в полярных водах отлов китов, отчего казна государственная большой доход иметь будет. Вот о китоловной экспедиции мы в своей курилке и мечтали.
– А разговоры о республике? – поинтересовался Добротворский.
Не о республике, а о совете капитанов на манер республиканского во время северных плаваний! – перебил его быстро все понявший Суханов.
А общество наше предлагаю назвать обществом китоловов, – выкрикнул с нар Серебрянников.
На следующий день кадеты дружно доложили администрации, что все как один желали содействовать развитию промышленности на Севере путем отлова китов. Краббе остался доволен догадливостью, а жандармы были посрамлены.
– Желания ваши весьма похвальны, но для пущей острастки назначаю вам по шесть недель без городского отпуска! – деланно насупил брови адмирал.
Он тут же отправился к императору с докладом о происшедшей ошибке с кадетами. Александр Второй воспринял доклад о закрытии дела спокойно. Умный Краббе ловко сумел обратить случившееся в остроумную шутку.
– Я вполне готов забыть их проступок, – заявил Александр Второй адмиралу. Может, из этих шалопаев еще и настоящие моряки вырастут!
Историк пишет: «Во время беседы адмирал смотрел на провинившихся с отеческой добротой и, убедившись, что кружковцы никакие не апостолы, не преобразователи общества, а просто‑напросто мальчики‑романтики, решил в мягкой форме изложить великому князю Константину Николаевичу – шефу флота. Генерал‑адмирал поверил на слово, что воспитанники хотели создать «Общество китоловов», которое должно было способствовать освоению Севера путем развития промыслов и торговли. Великий князь, в свою очередь, доложил императору. На докладе Александр II наложил резолюцию: «Вполне забыть их проступок».
Едва закончилась эпопея с «китоловами» и в семье Миклухи вздохнули с облегчением, как появился слух о гибели Николая в далекой Гвинеи. Владимир тут же заявил матери, что только он сможет разыскать брата, так знает его планы.
Утопающий хватается за соломинку, и Екатерина Семеновна обратилась к управляющему Морским министерством с наивной просьбой определить Владимира на один из кораблей, отправляющуюся осенью в дальневосточные воды. «Может быть, что во время плавания и находясь поблизости тех мест, куда отправился Николай Миклуха, он успеет собрать о брате точные сведения и узнать о судьбе его…» – писала она.
– Вот уж беспокойная семейка, – покачал головой адмирал Краббе, – То один пропадает на океанских острвоах, а второй то ли революционер, то ли китолов и вот теперь второй рвется куда‑не зная куда, спасать первого. С этими Миклухами, точно, не соскучишься!
Ответ матери двух беспокойных братьев.
Нужно отдать должное Краббе, у которого фамилия Миклуха вызывала не лучшие ассоциации. Подписал контр‑адмирал Пещуров: «Милостивая государыня Екатерина Семеновна… имею честь уведомить Вас…, что отправление в кругосветное плавание сына Вашего Владимира Миклухи представляется совершенно невозможным, т. к. распределение гардемаринов на суда, идущие за границу, уже сделано, отправляется молодых людей этих весьма немного и при том старше по списку, а сын Ваш находится в числе младших и, наконец, по мнению управляющего Морским министерством молодому человеку этому необходимо прослужить некоторое время здесь, чтобы он на глазах начальства мог своею службою оправдать оказанную ему милость по поводу дела об участии некоторых воспитанников Морского училища в недозволенном обществе. Что же касается собрания на местах сведений о другом сыне Вашем г. Николае Миклухе, то по званию гардемарина, г. Владимир Миклуха не может иметь никакого влияния на благоприятный исход этого дела, о котором до получения еще Вашего письма Морское министерство сочло нужным озаботиться. Справедливо интересуясь судьбою молодого ученого, предпринявшего столь трудную и опасную экспедицию, г. управляющий Морским министерством телеграфическою депешею поручил начальнику отряда судов наших в Тихом океане отправить одно из этих судов к месту высадки ученого путешественника, и приказание это приведено уже в исполнение. О тех сведениях, которые будут доставлены в министерство о Николае Миклухе, а я не замедлю сообщить Вам тотчас по получении их в Морском министерстве…». Тогда все обошлось. Вскоре пришло письмо от Николая, что его поездка в Новую Гвинею закончилась благополучно, А в августе 1873 года свое первое офицерское звание – мичман – и приступил к службе «на глазах начальства».
По выпуску из корпуса Владимир Микулха был направлен в 4‑й флотский экипаж на броненосный фрегат «Севастополь». Всю кампанию следующего года он провел в плавании по Балтике. Тогда же, после успешной сдачи экзамена, Миклуха был произведен в мичманы.
Обуреваемый жаждой путешествий,
