Таким образом, в силу своих новых обязанностей мне пришлось возглавить службу «1-Ц»[4] всего Восточного фронта. К этому с первых же дней моего вступления в должность добавилась еще одна задача: оценивать потенциал нового мощного противника – Соединенных Штатов Америки и их сухопутных сил.
В мирное время наш отдел должен был, взаимодействуя с другими службами генштаба, составлять по возможности максимально полную картину военного и военно-промышленного потенциала, а также состояния вооруженных сил восточноевропейских государств. Вместе с тем руководство должно было располагать информацией и о том, с какими географическими, природными и метеорологическими условиями ему придется считаться. Эта информация передавалась и в войска. Особое значение придавалось получению данных о боевом духе войск предполагаемого противника, которые закладывались в основу, как мы сказали бы сегодня, психо-политического анализа. Сведения, которыми мы располагали о советских солдатах еще в мирное время, были полностью подтверждены в первый же год восточной кампании. Предсказанные твердость и выносливость русского солдата, его нетребовательность и невзыскательность в отношении материальных условий позволяли Красной Армии вести боевые действия даже в случаях, когда сражение было уже проиграно. Подтвердилось и предположение, что кадровый состав командного звена хорошо подготовлен в идеологическом плане, чего нельзя сказать о большинстве командиров, призванных из резерва. В случае серьезных поражений, которые потерпят Советы, мы не без оснований прогнозировали рост числа перебежчиков.
Ныне совершенно очевидно: так называемый приказ о комиссарах[5], против введения которого безуспешно выступали главнокомандующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал фон Браухич, Гальдер и различные управления и службы генерального штаба, в особенности отдел «Иностранные армии Востока», объективно препятствовал массовой сдаче русских в плен: они боялись попасть к немцам, считая, что их сразу же уничтожат. На самом деле в очень многих случаях этот приказ на фронте не выполнялся. Здравый смысл наших офицеров и солдат протестовал против такого распоряжения, нарушавшего положения Гаагской конференции о военнопленных и вступавшего в противоречие с их совестью. Тысячи комиссаров и политработников попадали в плен, и многие из них становились убежденными сторонниками власовского движения. Приказ о комиссарах имел роковые последствия в психологическом плане для самих немецких вооруженных сил. Его неисполнение влекло за собой строгие наказания солдат и младших офицеров. Чтобы избежать штрафных санкций, полевые командиры искажали свои донесения, чтобы скрыть истинное положение с военнопленными на своих участках фронта. Высшее командование таким образом вводилось в заблуждение, а воинская мораль падала.
В мирное время, чтобы получить полное и точное представление о советских вооруженных силах, использовались все возможные источники информации – данные внешней разведки и контрразведки, а также донесения военных атташе и сведения министерства иностранных дел. Само собой разумеется, использовались и материалы открытой печати, из которых, несмотря на строжайшую цензуру советских властей, путем тщательного анализа можно было извлечь интересующие нас факты.
Кстати, такой метод применялся и для изучения других стран и регионов. Так, например, план вооружений США, подготовленный для первого чтения в конгрессе лишь в восьми экземплярах, в результате скрупулезной обработки американской прессы стал нам известен уже весною 1942 года. Генерал Видемайер, учившийся в 1936-1938 годах в немецкой военной академии в Берлине, пожалуй, один из наиболее одаренных в оперативном отношении американских военачальников Второй мировой войны, рассказывал мне в 1960 году, что вашингтонскому правительству так и не удалось выяснить, каким образом совершенно секретные документы попали тогда в печать. В то время Видемайер был заместителем начальника оперативного управления вооруженных сил США. Во всей этой истории ему пришлось пережить самые тяжелые часы в своей жизни, но он был полностью оправдан в ходе расследования. Генерал очень красочно обрисовал мне этот эпизод, упомянув о возникшем тогда подозрении, что источник утечки информации находился в ближайшем окружении президента Рузвельта.
Несмотря на все трудности, вызванные строгими контрразведывательными мерами Советского Союза и запретом фюрера на ведение разведки в СССР нашей службой после подписания пакта между Гитлером и Сталиным, моему предшественнику все же удалось получить довольно полную картину реальной советской военной мощи, детальные сведения о театре военных действий и планах развертывания Красной Армии. На их основе был разработан план «Барбаросса», который лишь уточнялся в ходе дальнейших событий.
Оценка обстановки, сделанная отделом «Иностранные армии Востока» вскоре после моего вступления в должность, то есть по прошествии почти десяти месяцев после начала войны против Советского Союза, нашла отражение в докладах, которые я сделал слушателям военной академии в июне и сентябре 1942 года.
«Военная мощь России и объем выпуска вооружений в начале 1942 года» – тема моего первого доклада. Мне представлялась возможность сделать сообщение представителям высших штабов по всем казавшимся мне важными проблемам и выводам нашего отдела. Я исходил при этом из того, что мои высказывания будут доведены до сведения широкого круга офицеров. Это было особо необходимо в то время, поскольку Гитлер имел обыкновение игнорировать неприятные для него известия и запрещал даже говорить о них. Мне приходилось пользоваться тщательно продуманными формулировками, чтобы обрисовать истинное положение вещей и вместе с тем не вызвать подозрений в «пораженчестве» со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями.
По имевшимся в моем распоряжении документам и данным я изложил слушателям примерно следующее.
В июне 1942 года на основе поступившей информации можно было дать довольно точную оценку советского военного потенциала, каким он был в конце весны 1942 года. Наряду с данными, поступившими по разведывательным каналам, а также сведениями, добытыми войсками, мой отдел использовал и открытые, в том числе и статистические, материалы о Советской России для оценки военной мощи Москвы.
Для анализа численности и состава населения Советского Союза были взяты данные проведенной в 1939 году переписи. Это давало возможность более или менее точно определить людские ресурсы, имевшиеся в распоряжении советского военного командования.
