Сдерживая Его — я оберегаю Его жизнь.
Все граждане кричат, поют, пишут, говорят о свободе личности
Но начни я несдерживать (только начни — даже говорить страшно), неостанавливать вольного из привольных ребенка Поэта и я убежден — гениальнаго Василья Каменского убьют палками, камнями.
Дурацкой толпе городов — Гении ненужны, а Поэты Духа — тем более.
Ведь еще никакая государственная власть не приказала слушать проповеди о идеальной жизни Поэтов Духа и неприкажет: потому что Поэты Духа скажут, что власти быть недолжно, или что все абсолютно равны и каждый — всякий человек — властелин мира.
И многое в этом масштабе.
Вот в детстве все — боги, все — рыцари, все Колумбы, все — Робинзоны Крузо, все — Стеньки Разины, все — Друзья.
Детство спаси нас, научи, создай.
О карусельное детство.
Посоветуй, крикни во все горло Интуиции как бы устроить качели, да такие качели, чтобы на них уселось с десять тысяч наряженных девок и с эсколь же парней в кумачевых рубахах с гармоньями, орехами, пряниками костромской росписи.
Значит нужна такая дощища и канаты толстущие.
Ну это можно сделать, а вот как бы привязать к небу, чтобы раскачаться одним концом до луны — другим до солнца или еще выше.
Я сказал Ему, что эта Его мысль одна из справедливых — Поэт спокойно ответил:
— Да — в этом все дело — надо Качели.
Я и Он
Я и Он.
Два лица, два существа, два друга, две дороги рядом, два бога, два дьявола.
Я — это когда вкусно и плотно обедаю, пью вино, чорный кофе, курю дорогую сигару.
Он — это когда в полетах птиц, в движеньи ветра, в изгибе радуги, в травоцветеньи или в ритме прибойных волн моря — видит мудрый смысл песни:
И где нибудь в шатре на Каме
Я буду сам варить картошку
И засыпая с рыбаками
Вертеть махорочную ножку.
Он — всегда в творческом созерцаньи. Он — бесплотен и легок как ангел. Я же — весь в суете человеческих дел и непрестанных событий.
Я всегда — со всеми в куче муравейника.
Он — одинок, высок и оснежен вечностью — будто вершина Казбека.
Я коммерсант или кавалер, пассажир или рабочий, квартирант или слежу за чисткой щиблет и зубов.
Я — главное — издатель Его сочинений, антрепренер Его лекций — гастролей, устроитель Его выступлений — триумфов.
Он — трепетно — гордо любит Книгу, а я занимаюсь распространеньем.
Он — любит подарить Книгу Свою, а я предпочитаю продать и получить деньги.
Он — сгорая в увлеченьи — читает лекцию и следит за красотою стройности речи, а я думаю о кассе 1500 там или 1800.
Ему подносят цветы — зимой пунцовые розы — Он нюхает, вспоминая любимую, а я знаю, что эта корзина роз стоит приблизительно 150.
Его часто приглашают выступить с речью или со стихами и Он никогда не подумает о гонораре — меня же гонорар интересует нервно и я жду высокой заработной платы, как этого ждет каждый мастер у своего станка.
Ведь я знаю — Ему необходима вольная, широкая, многогранная, яркая, феерическая жизнь.
Жизнь — Поэта Жизни.
Жизнь — путешествующего бога с подарками.
Жизнь — открывателя апельсиновых рощ.
Жизнь — пролетающого на аероплане Современности.
Жизнь — Актера (Монахова или Шаляпина) Театра для Себя по Евреинову.
И для всей этой театрализации жизчи — нужны большие средства.
Правда — я также знаю, что Он часто живет иной — нездешней жизнью и доволен ничтожным и до жуткого малым.
Это когда Он — рыбак или странник, созерцатель или — йог, отдающий что имеет.
Дон-Кихот или Робинзон Крузо.
Или — за работой в творчестве.
Но и для этой святой жизни — требуются деньги.
Я все это знаю и достаю их, как умею, как хватает всех сил.
Вся моя жизнь — для Поэта.
А кроме него есть еще моя семья на Каменке и я должен заботиться о них — и заботиться мне и Поэту приятно.
Я бьюсь, выдумываю, изобретаю.
Иногда мне бывает очень трудно, но я — сильный пока и побеждаю.
Как каждый — если остро нуждается — если слишком грозит кризис или гибель — я иду на все и презираю условности и плюю на мещанскую мораль.
Я всегда готов на каторгу за спасенье Поэта.
Голубится голубь веющий
Над моей избой
Благослови Яминь алеющий —
Святой разбой.
Он мне написал эту молитву и я понял ее по своему. Во имя Истины я совершил ряд святых разбоев и в моей душе нет капли раскаянья, напротив — я горд за Молодость, за смелость, за жест решенья, за Него, за счастье быть названным друзьями:
— Святой разбойник.
Я совершенно справедлив в своем спокойствии
Я строго автономен в жизненной борьбе, как Он в своем Творчестве.
Часто мы немешаем друг другу, а иногда расходимся во взглядах и начинаем состязаться в истинности положенья.
Побеждает тот из двух, кто в данный момент окрасится ярче, острее, звучальнее.
Пример: от Давида Бурлюка получил, приглашенье ехать в Японию с своей живописью и поэзией.
Он восторженно засиял и готов бы срочно телеграфировать:
— Выезжаю курьерским.
Я же сказал Ему:
— Для поездки в страну хризантемных гейш нужно 4000, а у меня пустяки.
Отложим Поэт до чуда — чудо придет.
Он согласился.
Потому что верит Он только чудесам, а я опытный режиссер жизни сам тонко и искусно ставлю эти чудеса.
Впрочем иногда неожиданно просто вдруг повезет и я облегченно вздыхаю, радуясь за Него и за свой маленьк! Й отдых.
Я много работаю и очень устаю, но никогда никому не жалуюсь: ведь знаю что всем всем по существу наплевать и на меня, и на Него (с особым удовольств1ем), и на все божественное Искусство.
Тупой эгоизм близких, друзей, врагов — одинаково преимуществует.
И никому нет дела до меня и Поэта.
И если завтра сгинет Поэт с голоду или от гнета нужды — никто может неузнать об этой великой печали: потому что никто незаботился о Нем.
Для эгоистов важно пожалуй, чтобы, Он лишь бился создавать, творить, гореть, учить, возвышать, славить.
Принято верить, что культурными государствами управляет мудрая народная власть, обвеянная революцюнными победами и лучшими идеалами Человечества, но никто незнает случая — где (даже нетъ въ проэктахъ) эта мудрая народная власть избрала и вознесла бы Поэта еще при молодой жизни Его до себя.
До себя — перед всемъ народомъ, передъ всеобщей Единой Совестью, перед океаном людских душ, жаждуюших истинной красоты творческаго слова.
