А вышло так, что после гражданской войны я не расставался с Дальним Востоком шестнадцать лет. Около двенадцати из них прослужил в одной дивизии той самой, с которой вошел во Владивосток. Тогда она еще называлась 1-й Забайкальской, потом была переименована в 1-ю Тихоокеанскую.
С этой дивизией связана у меня огромная полоса жизни, вместившая боевую юность, командирское становление, годы зрелости. Здесь меня принимали в партию: в двадцать пятом году — в кандидаты, в двадцать седьмом — в члены ВКП(б). Отсюда послали учиться на стрелково-тактические курсы "Выстрел", окончив которые я вернулся снова в свою часть. В составе этой же дивизии, вошедшей в Особую Дальневосточную армию, участвовал в боевых действиях против китайско-маньчжурских милитаристов, спровоцировавших конфликт на КВЖД.
Тут, в 1-й Тихоокеанской, довелось познакомиться со штабной работой, а затем специализироваться на ней, что определило на долгие годы направление дальнейшей службы.
Началось это еще осенью двадцать второго года, когда очищали Приморье от белых. В 3-м Верхноудинском полку я был одним из самых молодых командиров и в то же время считался одним из наиболее грамотных. И если у начальника штаба полка Алексея Никаноровича Кислова бывало слишком много работы, он брал в помощники меня, поручая составлять по его указаниям боевые распоряжения, оформлять другие штабные документы, наносить на карту данные обстановки.
Делал я это охотно, радуясь возможности научиться чему-то новому. Помню, очень гордился, когда Кислов посылал меня в соседние батальоны и роты проверить от имени штаба выполнение отданных распоряжений. Такое задание я имел, в частности, перед штурмом Спасска-Дальнего.
Разные поручения от штаба часто получал и потом, уже в мирных условиях, особенно на учениях. Мой интерес к такого рода работе отмечался в аттестациях. В конце концов это привело к назначению меня помощником начальника штаба полка. А еще через некоторое время меня перевели в оперативный отдел штаба дивизии, начальником которого был В. П. Богоявленский, в прошлом офицер генерального штаба старой армии, военный специалист большой культуры. Потом его сменил В. Ф. Воробьев (с ним читатель этой книги скоро встретится) — тогда еще молодой командир, всего на четыре года старше меня. Он был из рабочей семьи, службу начал кремлевским курсантом в первые годы революции.
У обоих этих начальников я многому учился. Освоиться в штадиве помогло также то, что в своей дивизии знал все и всех. О тех пор и усвоил, как важны для штабного работника крепкие связи с частями и подразделениями, всестороннее с ними знакомство.
После конфликта на КВЖД обстановка на Дальнем Востоке оставалась напряженной. Особенно тревожной стала она в тридцатые годы. За Амуром появилась вторгшаяся в Маньчжурию Квантунская армия. Японцы явно готовились распространить агрессию на советские земли, откуда их вышибли десять лет назад. На границе учащались разные провокации и инциденты.
Советское государство принимало меры к укреплению своих дальневосточных рубежей. Из глубины страны прибывали новые части, вооружение. На Тихом океане начал расти флот. У морской и сухопутной границы, на наиболее важных ее участках, создавались укрепленные районы. В Благовещенский укрепрайон (сокращенно — БУР) перевели и меня, где осенью 1938 года я закончил службу начальником штаба.
Эти последние годы довоенной службы на Дальнем Востоке (после войны я служил в тех краях вновь) памятны тем, что редкий день проходил без тревог. Повышенная боевая готовность, подобная той, к которой приучены пограничники, постепенно становилась в приамурских гарнизонах, как и в Приморье, естественным состоянием, нормой жизни. Недаром объединение, куда входили войска нашего укрепрайона, называлось, несмотря на мирное время, не округом, а Дальневосточным фронтом.
Годами жить в боевой готовности нелегко, зато мы были уверены, что враг врасплох нас не застанет.
* * *
В приграничный район у Дуная и Прута, на юг Бессарабии, воссоединенной с Советской страной, я был переведен после непродолжительной службы в Северо-Кавказском военном округе. Новые места пришлись по душе. Особенно обрадовался широко разлившемуся у Рени и Измаила Дунаю — должно быть, потому, что привык к водному простору Амура, по которому проходит граница на другом краю нашей земли.
У всякой реки свой нрав. И тому, для кого река — прежде всего рубеж перед расположением вероятного или возможного противника, важно знать этот нрав не хуже, чем местному рыбаку. Присматриваясь к дунайскому раздолью, я привычно думал о задачах, решать которые готовился когда-то на Амуре: как помешать форсированию водного рубежа неприятелем, как прикрывать, если бы потребовалось, свои переправы…
Тут, как и на Дальнем Востоке, это были задачи вовсе не отвлеченные. За Дунаем и Прутом находилось государство, отнюдь не дружественное нам, боярская Румыния, где именем короля Михая правил фашистский диктатор Антонеску.
Наш Дунайский укрепрайон еще предстояло создавать. Военные инженеры, занятые разведкой местности, спешили как могли — задание было срочное. Все мы, однако, думали, что располагаем большим временем, чем было его у нас на самом деле.
Мы внимательно следили за событиями на Западе, где война перекинулась на недалекие от нашей новой границы Балканы. Но почему-то верилось, что до советской земли она скоро не дойдет. Мы ощущали спокойствие страны, которая жила мирным трудом, борьбой за выполнение планов третьей пятилетки.
С увлечением входил я в курс новых дел. И нетерпеливо ждал приезда жены и детей. Хотелось скорее показать им Дунай, Измаил с его суворовскими местами, весь этот красивый, теплый край. Было решено, что они переедут, как только закончатся занятия: не стоило переводить ребят посреди учебного года в другую школу.
20 июня я встретил наконец семью в Белграде, уютном зеленом городке у огромного озера Ялпух, вытянувшегося на многие километры в сторону Измаила. Вещи, отправленные багажом, находились в пути. Не было и мебели в только что отведенной мне квартирке. Но это не мешало радоваться тому, что мы снова собрались вместе. Командирской семье не привыкать ко всяким новосельям: не первое и авось не последнее!.. Все пятеро. — мы с женой, два сына и дочь улеглись спать по-походному, на полу.
Однако в тот раз обжить свой новый дом так и не пришлось. Наутро наступила та самая суббота, что памятна советским людям как последний мирный день перед обрушившейся на страну войной. И ничего, кроме Белграда да озера Ялпух, показать жене и детям в придунайском краю я не успел.
