Странно, но его работ у нас не осталось – ни живописи, ни рисунков, даже никаких набросков. Потом я узнал, что после завершения театральной постановки или выхода мультфильма (он освоил и новую еще тогда специальность мультипликатора) отец уничтожал все наброски – наверное, считал, что раз все состоялось, то и не надо никаких эскизов, никаких архивов…
Был отец человеком непростым, противоречивым. Даже на фотографиях он разный – от красавца до средней привлекательности человека. Настолько он был изменчивым.
Хотя друзья помнили его красивым. Был он очень легким на подъем (в этом я на него совсем не похож: для меня каждый раз собраться на гастроли – проблема). Умница, жизнелюб, он любил и потанцевать, любил и подраться из-за женщины. Если где-то замечался шум, куча-мала, то там обязательно ищи Магомета… Увлекающийся, упрямый, драчливый, но в душе поэт. То легкомысленный, то яростно-непоколебимый и суровый в своих принципах… Не отсюда ли его преждевременная гибель?.. От меня, чтобы не травмировать, долго скрывали, что отца уже нет в живых, говорили, что он находится в длительной командировке. Только лет в десять-одиннадцать, когда я уже стал многое понимать, мне сказали правду.
От деда отец унаследовал мужественность, которая уживалась с жуирством. Ценил порыв. Отвечал за слово. Был честолюбив. Так и остался романтиком. Именно такой человек должен был бросить все и буквально ринуться на фронт.После гибели Магомета Байдигюль уговорила невестку оставить Муслима у нее года на три. Она убедила Айшет, что так будет лучше для мальчика – ему надо было учиться в музыкальной школе, что при ее кочевом актерском образе жизни было бы довольно сложно. Та согласилась, тем более она и сама понимала, что даже ради сына не сможет долго усидеть на одном месте. Она то и дело меняла театры, переходила из одной труппы в другую, причем никто и никогда ее не выгонял и не увольнял, просто ей самой так было комфортнее. Она была очень экстравагантна и не терпела ограничений – «ярко выраженная актриса и в жизни, и на сцене», как вспоминал о ней Муслим. Так она и моталась по всей стране, время от времени как снег на голову сваливаясь к родственникам мужа в Баку. Обнимала сына, гостила неделю-другую и снова исчезала.
Но спустя какое-то время Айшет снова потребовала, чтобы сына отдали ей, и напомнила, что согласилась оставить его у бабушки лишь на время. Байдигюль со своей стороны уперлась намертво – отдавать внука она не собиралась. Она давила на сознательность невестки, говорила, что брат Магомета Джамал практически заменил Муслиму отца, нельзя их разлучать, вновь напоминала, какой «цыганский» образ жизни ведет Айшет, разве ребенок может получить приличное образование и воспитание, когда он то и дело переезжает с места на место. К тому же Джамал был немаленьким человеком в Баку, он был крупный партийный деятель, занимал пост заместителя председателя Совета Министров Азербайджана и, конечно, мог дать любимому племяннику куда больше различных благ, чем мать-актриса.
Айшет вроде бы согласилась с ее доводами и в очередной раз собралась уезжать. Муслим в сопровождении Марии Григорьевны – женщины, помогавшей бабушке по хозяйству, пошел ее проводить. А на вокзале мать просто посадила его в поезд и увезла. Была ли Мария Григорьевна посвящена в ее планы или Айшет обвела ее вокруг пальца так же, как Байдигюль и Джамала, Муслим Магомаев так и не узнал, хотя поддерживал с ней отношения и много лет спустя, даже когда стал звездой. Скорее всего, он не слишком-то стремился узнать, потому что понимал – в той ситуации обе, и мать, и бабушка, были правы, каждая по-своему.
Из Майкопа мы поехали в Вышний Волочек, где мать играла в местном театре. Я смотрел из окна вагона на новый для меня мир. С удивлением замечал, как откатывали горы, земля выравнивалась в степи. Мелькали станции и полустанки. Из бакинской жары мы въехали в промозглую осень, а затем в суровую русскую зиму. Я проснулся утром, и глазам стало больно от неожиданной белизны: всюду был снег.
Волочек встретил нас лютым холодом. Густели синие сумерки, люди кутались в воротники и шали, над ними вился пар, а мне было весело: под ногами скрипел снег, который я никогда не видел.
Ехали мы в город, а приехали в большую деревню с потемневшими избами, с оконцами, заложенными ватой, с горшками герани на подоконниках.
Мама, оставив меня одного, убежала в театр «отмечаться». А я смотрел сквозь заиндевевшее окно на сиреневый сумеречный снег и вдруг вижу: на меня оттуда тоже кто-то глядит. Рассмотрел смешливые рожицы ребят. Мы уставились друг на друга. Оказывается, они уже знали, что приехал какой-то пацан откуда-то с южного моря, с югов, с Баку, как они говорили потом про мой город.
Что они до того знали про Баку, про Азербайджан? То, что по улицам этим заморским текут не реки, а нефть, бензин. Я уже не говорю о том, что они не могли правильно выговорить название моей республики. (Хотя выговорить слово «Азербайджан» не могли у нас и иные генсеки и президенты. Но в моем случае было иначе: я быстро научил ребят говорить правильно.)Тогда впервые проявилось качество, которое и впоследствии немало помогало Муслиму Магомаеву в жизни: он легко сходился с незнакомыми людьми, более того – людьми, воспитанными в другой культуре, и вскоре начинал чувствовать себя среди них абсолютно «своим». Он быстро подружился с местными мальчишками и в тот же день носился вместе с ними, перекидываясь снежками, хотя еще несколько дней назад знал о снеге только по книжкам и рассказам.
Там, в Вышнем Волочке Муслим пошел в местную музыкальную школу продолжать учиться – Айшет не меньше его родственников по отцу ценила музыкальные таланты сына и гордилась тем, что он унаследовал их от нее (хотя сам он говорил, что от матери получил голос, а от семьи отца – общую музыкальность). И в этой школе он встретил человека, которого потом помнил всю жизнь и которому даже с гастролей, будучи уже любимцем всего Союза, продолжал писать письма – своего любимого педагога, Валентину Михайловну Шульгину.
Она осталась для него непревзойденным образцом Учителя с большой буквы – мудрая, терпеливая, талантливая, разносторонняя, а кроме того, просто прекрасный, щедрой души человек. Кроме музыкальной школы она еще работала в театре – подбирала музыкальное оформление к спектаклям, а также руководила местным хором. Муслим ходил с ней на спектакли и вскоре так увлекся театром, что подбил местных ребят поставить кукольный спектакль «Петрушка».
Но от Валентины Михайловны он получил не только любовь к театру. Под ее руководством он делал такие успехи, что сдал экзамен и перепрыгнул в музыкальной школе через один класс. Похоже, Валентина Михайловна нашла к Муслиму единственно верный подход – она не пыталась заключить его в жесткие рамки, а поощряла и развивала как его способности, так и его лучшие человеческие качества. Она обучала его как ребенка, но относилась к нему серьезно как ко взрослому музыканту. И когда Муслим с невероятным для ребенка нахальством трактовал музыкальные произведения по-своему, она не только не пыталась заставить его «быть как все», а, наоборот, сказала: «В девять лет иметь свое музыкальное мнение – это совсем неплохо и ко многому обязывает».
