А Збруева взял к себе Театр имени Ленинского комсомола. По-моему, Эфрос там тогда работал. Я говорил: «Есть вот такой Збруев…» Саша, встречая меня сейчас, говорит: «Вы — наш крёстный». Збруев и Даль. Конечно, они и сами нашли бы своё место в искусстве, но мне так хотелось быть «ЗА» них! Вот так…
Если говорить о Дале, то он действительно создал образ молодого Человека… Такого, о котором мы сейчас мечтаем, чтобы он у нас в России был. Со свободным взглядом на жизнь, в поведении — свободным, с какой-то чистотой, откровенностью суждений!
В целом это был, конечно, образ новаторский.
Сложности съёмок… Кинематографическая особенность: надо быть всё-таки очень точным, потому что ты располагаешь определённым пространством — зрительным и звуковым. И надо быть очень точно нацеленным на то, как ты это делал на репетиции, чтобы операторское и звукооператорское дело было соотносимо с тобой. Ты ли подчинён им, они ли подчинены тебе, но факт остаётся фактом: импровизация в кинематографе очень сложна. Она, конечно, необходима, она есть и будет, но в каких-то пределах предварительно сделанной работы.
Это Далю всегда было очень тяжело. Он каждый дубль не мог повторить дважды. Каждый дубль у него всегда был новый. И всегда неожиданный: и для режиссёра, и для оператора, и для звукооператора.
К гриму Олег относился небрежно. Считал, вот у него борода — он так с ней и будет. Всяческие нежелания менять облик — в моей, во всяком случае, картине и в той роли, которую он исполнял… Он к этому относился, я бы сказал, пренебрежительно. Он очень не любил какие-то парики, краски, тени — ему это мешало. Ходил такой, какой он есть в жизни. Он не играл, как некоторые актёры… И в жизни… Нет. У него такая полная раскованность человеческих чувств: хочу вот быть таким, каким я в данный момент себя чувствую. Довольно своеобразно, потому что поведение человека в обществе всё-таки требует какого-то подчинения, рамок, а он мог совершенно спокойно встать, уйти, сказать всё что угодно… Вот этой дисциплины человеческой и подчинённости каким-то условностям в нём не было, поэтому он, конечно, был не такой простой человек.
О судьбе картины… Она с трудом выходила на экраны из-за той реакции нашего официоза, о которой я уже говорил. И после 1963 года ЦК ВЛКСМ — против картины. Вот отношение к компании молодых людей в фильме, которые ничего преступного не совершают, но находятся вне трафарета нравов, считавшихся для каждого молодого человека необходимостью и нормой. Они — вот эти «звёздные мальчики», о которых Павлов говорил на крупном партийном собрании… И так, постепенно, картину сняли из проката, потом один или два раза показали по телевизору и тоже прекратили демонстрировать.
Несколько месяцев тому назад, в очень «несмотрибельное» время, днём её показали в связи с памятью Андрея Миронова. Я посмотрел её тогда по телевизору… Она не устарела. В ней есть такая же трогательность ребят, своеобразная чистота этих юношей, потребность быть благородными и чистыми…
Пресса у картины была. Кстати, публика фильм любила.
В каких отношениях Даль был с партнёрами по съёмкам? У меня такое впечатление, что он с ними дружил. Он по свойству своего характера всегда был безапелляционен чуть больше, чем нужно, такой «человек со своим мнением», но это никогда не было враждебным к окружающим. Он был человеком с каким-то особым взглядом на жизнь, очень индивидуальным, не похожим на мнения других своих товарищей, но очень дружил с ними. Во время съёмок они всегда были какой-то чудесной компанией.
Что касается дальнейшей кинобиографии Олега, то я не очень помню его картины. Я вот помню, что за ним, конечно, всегда «охотились». Режиссёры хотели его снимать. И он снимался очень много, но был всё-таки свободным в своих суждениях: мог взять и отказаться, а в своё время это было очень наказуемо…
Съёмки наши были безумно тяжёлыми, не хочется это вспоминать. Понимаете, я ужасно не люблю вспоминать людей, которые высказывали какие-то свои суждения и указания давали, для того времени казавшиеся не то что нормальными, но — обычными. Потому что сейчас это выглядит просто как удар по личности художника. Я снимал… Эти звонки из ЦК: «Что вы там снимаете?!» Эти люди, которые до сих пор живы, некоторые даже… ну, не люблю я об этом вспоминать. Было время такое, и заниматься сейчас «перемыванием костей», напоминать, кто что когда-то сказал… Мне кажется, это не занятие для взрослых людей.
Конечно, у меня были виды на дальнейшую работу с Далем. Повторяю, несмотря на то, что у Олега своеобразная актёрская натура, полная свободы, полная заложенной в ней импровизационности, что для меня лично очень тяжело, но всё равно, он оставался для меня человеком, которого я всегда с удивлением смотрел как актёра. Я, конечно, ещё бы его снимал… Потому что он — актёр особенный. Особенный актёр и особенно сейчас, когда у нас так мало хороших актёров. Молодым людям никогда не понять, что это было за время, когда в каждом театре выходили на сцену великие артисты. Не то что хорошие! Хорошие были все, но были — великие!
Я не знал, что Олег писал своё: стихи, прозу и другое. Но думаю, то, что не были ни запущены, ни поставлены вещи по его сценариям, это всё-таки из-за его характера. Вот — то, что мы называем раскованностью и свободой, одновременно — это отсутствие какого-то умения приспосабливаться к существующим нормам человеческого бытия. Оно не давало ему возможности издаваться, печататься и т. д. Видимо, он не горел каким-то особенным желанием «пробивать» своё, устраивать, идти на какие-то компромиссы. Так… Написал — написал. Бросил — бросил. Вот — характер. То же самое, что и «неумение» вести себя в кадре, «неумение» вести себя в общежитии… Может, и неумение, а может, особый способ жить…
Олег… Он — благороднейший человек. О нём у меня самые лучшие воспоминания.
Москва, 21 января 1990 г.
Анатолий Петрицкий
Пересечения
Собственно говоря, мне много рассказывать не придётся. Каких-то особых случаев я не помню, ярких воспоминаний нет. С Олегом Далем мы пересекались в жизни дважды. Первый раз — на съёмках фильма «Мой младший брат». Второй… Это даже не встреча. Олег позвонил мне незадолго до своей кончины и попросил, чтобы я снял его режиссёрский дебют, к которому он тогда готовился.
Как я попал на съёмки «Младшего брата»? Очень просто. Я работал у Александра Зархи на его предыдущей картине — «Люди на мосту», и он предложил мне снять фильм «Мой младший брат». Конечно, был очень интересный сценарий — яркая аксёновская вещь. Она была свежая, только что прошли «Коллеги» — и вот появилась эта повесть. И Зархи её нашёл в тот момент, когда она ещё не была напечатана, поэтому так получилось, что вскоре после опубликования вышла и картина. А в общем, вещь была такая очаровательная… Я считаю, нам просто повезло.
