— Дармоеды! Дайте ребенку отдохнуть!..
Когда Семен Владимирович вставал перед зеркалом, чтобы побриться, сын, осматривая его хитрым взглядом, говорил:
— Посмотрите, что творится! Наш козел решил побриться!..
Володя в детстве, по воспоминаниям матери, был остроумен, то, что он говорил, всегда выражало настроение окружающих. Например, однажды, когда на один из домашних концертов-представлений пришли люди, которых не приглашали и не очень ждали, Владимир вдруг спел незапланированную программой частушку:
— Самолет, самолет, колеса стерлися! Мы не ждали вас, а вы приперлися!.. — выразив общее мнение нерешительных взрослых.
О доме и обстановке тех лет в квартире на Первой Мещанской, 126, Владимир Высоцкий позднее написал в «Балладе о детстве» (1975):
…Первый раз получил я свободу
По Указу от тридцать восьмого[2].
Знать бы мне, кто так долго мурыжил, —
Отыгрался бы на подлеце!
Но родился, и жил я, и выжил —
Дом на Первой Мещанской в конце…
В этой песне-стихе и реальность, и ирония, и злость от сознания нищеты, бедности близких ему людей:
…Там за стеной, за стеночкою,
За перегородочкой.
Соседушка с соседочкою
Баловались водочкой.
Все жили вровень, скромно так:
Система коридорная,
На тридцать восемь комнаток —
Всего одна уборная.
Здесь зуб на зуб не попадал,
Не грела телогреечка:
Здесь я доподлинно узнал
Почем она, копеечка…
Началась война. Нину Максимовну тревожила судьба мужа, находившегося в армии. Через несколько дней после начала военных действий в Москве появились первые эвакуированные. Среди них была жена брата Нины Максимовны с двумя маленькими детьми. Они ехали от литовской границы, где начались бомбежки, и когда появились на Первой Мещанской, были измучены, полураздеты, в ссадинах и царапинах. Ехать в Челябинск, а нет ни еды, ни одежды, ни денег! Но тут проявили доброту жильцы коммунальной квартиры: собрали кое-какие вещи, продукты, проводили беженцев в дорогу. Мать Владимира Высоцкого вспоминала, что сын в детстве часто раздавал свои игрушки: он словно впитывал в себя доброту и щедрость, окружавших его людей.
Нина Максимовна в то время стала работать в организации со странным названием «Бюро транскрипции», в которой занимались составлением географических карт для действующей армии. Нина Максимовна переводила названия с немецких карт на русский язык. Часто она брала маленького Володю с собой на работу, где он порой засыпал на огромных столах или, когда ему становилось скучно, потихоньку убегал во двор и вел долгие беседы с вахтерами.
В Москве начинались налеты фашистской авиации. Владимир не боялся воздушной тревоги — для него это была игра. Ему нравилось брать стеклянную банку и пугать всех в коммунальной квартире:
— Граждане! Воздушная тревога!!!
— Уйди, накликаешь!
Когда ночью раздавался тревожный вой сирен, схватив посуду с водой, теплые вещи, все прятались в убежище, находившееся на противоположной стороне улицы. Там Володя любил со всеми перезнакомиться, поиграть. Если он засыпал до отбоя, мама будила его и он спокойно говорил:
— Отбой — пошли домой!..
Днем взрослые и дети носили на чердак дома запасы песка и воды. Володя также принимал в этом участие, но осознание того, что он делал, пришло позже:
Да, не все то, что сверху — от Бога:
И народ «зажигалки» тушил:
И, как малая фронту подмога, —
Мой песок и дырявый кувшин…
В середине июля из Москвы началась эвакуация семей с детьми. Нина Максимовна решила ехать в Казань, но в последний момент обстоятельства изменились и вместе с детским садом парфюмерной фабрики «Свобода», где некоторое время воспитывался Володя, пришлось ехать на Урал. На долгие два года Высоцкие оказались в селе Воронцовка, недалеко от города Бузулук Оренбургской области. И хотя Семен Владимирович помогал жене и сыну офицерским аттестатом, ох, и не сладко им там жилось! Дети и родители находились отдельно. Для малышей организовали детский сад. Он располагался в саманной постройке, бывшем барском свинарнике, переоборудованном в советское время в клуб. Там не было ни коридоров, ни комнат — один огромный, по тем временам, зал. Его разгородили шкафчиками и поселили туда детей. Здесь и жил Володя все время эвакуации, став поистине «общественным» ребенком.
Нина Максимовна квартировала у местных жителей, устроившись работать на спиртовой завод приемщицей сырья, а затем там же в лаборатории. Для городских женщин работа в Воронцовке была нелегкой. Когда на заводе заканчивалось топливо, всех отправляли на лесозаготовки. Работали порой по 12 часов, поэтому Нина Максимовна редко видела сына. Но все же иногда ей удавалось брать его к себе, подкармливать молоком, картошкой, тыквой. Володя, по словам матери, и тогда любил выдумывать, рассказывать какие-то истории: «Нам в детский сад долго было идти и всю дорогу он фантазировал, как заберется на Луну, оттуда увидит Гитлера, его поймают, посадят в клетку и повезут, чтобы люди видели…» А порой его беспокоили очень взрослые вопросы:
— Мама, а что такое счастье?.. — Она не нашлась, что ответить ему, такому маленькому, но во время следующей встречи он радостно ей сообщил:
— Мамочка, сегодня у нас было счастье!
— Какое же?..
— Манная каша — без комков!..
Только летом 1943 года Нина Максимовна и Володя, благодаря вызову Семена Владимировича, получили возможность вернуться в Москву.
Переполненный поезд. Двое суток в пути. Одно «сидячее» место — Вова на чемоданах в проходе между скамейками… И вот, наконец, Москва, Казанский вокзал. Остановка. Нина Максимовна и Володя прильнули к окнам, и вдруг он громко, радостно закричал:
— Папа! Вон папа!
И правда, Семен Владимирович стоял на перроне среди встречающих. Сын никогда не видел его в военной форме, с их последней встречи прошло более двух лет, но Владимир сразу узнал отца. Что это — хорошая память, совпадение? А может быть — зов сердца?.. Встреча была короткой, и вновь Нина Максимовна с сыном остались одни на Первой Мещанской.
Новый 1944 год они встретили вместе с Александрой Ивановной Высоцкой, женой брата Семена Владимировича. После тяжелого ранения она долечивалась в Москве. Володя называл ее «моя военная тетя». Позже она вспоминала: «Я увидела сидящего на деревянном коне-качалке мальчика. Челка, ниспадающие к плечам крупные локоны. Поразили глаза: широко распахнутые, лучистые. И очень пытливые». Возможно, ее образ — стройной, в ладно сидящей военной форме, с орденом Отечественной Войны и с неизгладимой отметиной: на войне она потеряла руку — навсегда остался в памяти Высоцкого и отозвался в песнях о войне:
