Да, больше всего на свете берлинцы боялись славянского вторжения с востока. Боязнь легко переходила в ненависть. Геббельсовская пропаганда вновь и вновь напоминала им о жертвах Неммерсдорфа[8]. Еще осенью 1944 года части Красной Армии вторглись в юго-восточные районы Восточной Пруссии, где, захватив эту деревню, изнасиловали и убили многих ее жителей.
Спускались в бомбоубежища далеко не все берлинцы. У некоторых из них были на то личные причины. Так, один женатый мужчина регулярно посещал квартиру своей любовницы в районе Пренцлауерберг. Он не спускался в укрытие во время бомбежек, поскольку это сразу бы вызвало подозрение у соседей. Однажды вечером в здание, в котором он на тот момент находился, попала авиабомба. Невезучий любовник, сидевший на диване, был погребен по самую шею в щебне и осколках кирпича. Уже после налета его стоны услышали юноша по имени Эрих Шмидтке[9] и чешский рабочий, к присутствию которого в бомбоубежище жители относились достаточно терпимо. Они откопали раненого и отправили в госпиталь. Четырнадцатилетний Эрих нашел жену этого человека и правдиво рассказал ей, что тот был найден в квартире, принадлежащей другой женщине. Жена впала в истерику. Она плакала не от горя и сострадания, ее буквально взбесило известие, что муж имеет любовницу. Поведение многих взрослых являлось тяжелым зрелищем для детей того времени.
Генерал Гюнтер Блюментрит, подобно большинству других военачальников, был убежден, что бомбежки германских городов должны поднять среди немцев чувство настоящего "Volksgenosscnschaft" ("патриотического товарищества")[10]. Действительно, такое "товарищество" могло быть в 1942 и даже в 1943 году, но к концу 1944-го налеты союзной авиации стали оказывать на моральное состояние немцев весьма неоднозначный эффект. Настроения сторонников твердой линии и уже уставших от войны граждан становились все более полярными. Берлин до 1933 года считался городом с самым большим процентом людей, негативно относящихся к нацистскому режиму. Об этом говорили и результаты голосования горожан. Однако теперь, за редким исключением, их протест против нацизма выражался лишь в насмешках над главарями рейха и тихом роптании. Большинство жителей пришли в неподдельный ужас, узнав о покушении — неудачном — на Гитлера 20 июля 1944 года. Они продолжали верить потоку лжи, исходящей от геббельсовской пропаганды и, несмотря на то что границы рейха находились сейчас под угрозой как с запада, так и с востока, надеялись, что фюрер в скором времени применит против враждебных государств так называемое "чудо-оружие", словно бы он являлся уже не человеком, а Юпитером, поражающим своих врагов огненными стрелами.
Результат нацистской пропаганды хорошо виден из письма одной немецкой женщины, направленного мужу, уже находящемуся в лагере военнопленных во Франции: "У меня такая вера в наше великое предназначение, что эту веру уже ничто не сможет поколебать. Она основывается на всей нашей истории, на нашем славном прошлом, как говорит доктор Геббельс. И это совершенно невероятно, чтобы история повернула вспять. Возможно, сейчас мы достигли самой крайней черты, но мы имеем решительных людей. Вся нация готова к маршу. Оружие в наших руках. Мы располагаем секретным оружием, которое будет использовано в надлежащий момент. Но важнее всего то, что нами руководит наш фюрер, за которым мы готовы следовать хоть с закрытыми глазами. Держись изо всех сил, не позволяй, чтобы тебя свалили с ног"[11].
Немецкое наступление в Арденнах, начавшееся 16 декабря, оказало наркотическое воздействие на сторонников Гитлера. Они посчитали, что фортуна опять стала к ним благосклонной. Вера в фюрера и новое "чудо-оружие" (как, например, в Фау-2) буквально ослепляла им глаза. Распространялись слухи, что вся американская 1-я армия окружена и взята в плен благодаря применению нервно-паралитического газа. Эти люди думали, что в запасе у Германии еще много козырей и она отомстит за все свои страдания. К числу наиболее отравленных пропагандой немцев принадлежали унтер-офицеры, прослужившие в армии уже достаточно много времени. Одни из них утверждали, что скоро снова захватят Париж. Другие сожалели, что французская столица была оставлена нетронутой, тогда как бомбежки Берлина превратите его практически в руины. И всех их приводила в восторг одна лишь мысль о том, что историю еще можно поправить, повернуть вспять.
Однако само германское верховное командование не разделяло подобного энтузиазма. Офицеры генерального штаба спасались, что наступление против американцев в Арденнах ослабит в решающий момент Восточный фронт. В любом случае гитлеровский план являлся чрезмерно амбициозным. Ударную силу немецких войск составляли 6-я танковая армия СС обергруппенфюрера Зеппа Дитриха и 5-я танковая армия генерала Хассо фон Мантейфеля, и было ясно, что недостаток горючего вряд ли позволит им достичь хотя бы Антверпена — главной базы снабжения западных союзников.
Гитлер, одержимый идеей изменить ситуацию на Западе, заставить Рузвельта и Черчилля согласиться с его условиями, даже не рассматривал какие-либо предложения о переговорах с Советским Союзом. Причиной тому являлось его убеждение, что в сталинские планы входит только полный разгром Германии. Кроме того, Гитлер оказался жертвой собственного тщеславия. Он не мог просить мира именно в тот момент, когда Германия терпела поражение. Поэтому победа в Арденнах имела для него огромное значение. Однако уже через неделю наступательный порыв германских войск иссяк. Этому способствовали как упорная оборона американских частей, особенно в районе Бастони, так и массированное применение авиации союзников в результате наступления хорошей погоды.
В самый канун Рождества шикарный "мерседес" начальника генерального штаба сухопутных войск вермахта (ОКХ), генерала Хайнца Гудериана, въехал на территорию ставки фюрера на Западном фронте. Свою ставку Вольфшанце(Волчье логово) в Восточной Пруссии Гитлер покинул еще 10 ноября 1944 года. Он переехал в Берлин, где ему сделали небольшую операцию на горле. 10 декабря Гитлер на своем бронированном поезде выехал из столицы рейха в другую засекреченную ставку, расположенную в лесном массиве неподалеку от Цигенберга, что менее чем в сорока километрах от Франкфурта-на-Майне. Эта полевая штаб-квартира фюрера оказалась последней, которой было присвоено кодовое наименование. Оно, несомненно, попахивало ребячеством — Адлерхорст (Орлиное гнездо).
Гудериан, ведущий теоретик танковой войны, с самого начала знал об опасностях, которые будут подстерегать немецкие войска на Восточном фронте в случае развертывания операций на Западе. Но, даже несмотря на то что командование сухопутных сил отвечало за военную ситуацию на Востоке, он ничего не мог поделать, хотя бы потому, что операциями на Западном фронте непосредственно занималось верховное командование вооруженных сил Германии (ОКБ), Штаб-квартиры обеих этих командных структур (ОКХ и ОКБ) располагались к югу от Берлина, в комплексе подземных помещений в Цоссене.
