Среди лицеистов — модников и щеголей Антонио на первых порах чувствовал себя неважно. Нет, он совсем не щеголь — на нем коротковатые брюки и потертый пиджак, пальто у него нет, в холодные дни воротник пиджака поднят и горло обмотано шарфом, к счастью, шерстяным!
Да, он не мог блеснуть нарядом. Но его сильный ум и великолепная память привлекли сердца педагогов. И вскоре лицейские преподаватели обратили на него самое серьезное внимание.
После первого же года обучения в лицее Антонио больше не изучал математики, а выбрал греческий (тогда существовала система выбора). И все же на третьем курсе лицея юноша неожиданно доказал, что у него еще сохранились изрядные способности к точным наукам. Для изучения физики понадобилось знание основ математики. Преподавателю физики чрезвычайно нравилось ставить лицеистов в тупик, это его явно развлекало! На последнем зачете третьего семестра он вызвал Антонио к доске, задал ему несколько вопросов по физике, связанных с математикой, и предупредил, что от того, как ответит лицеист Грамши Антонио, зависит средняя годовая отметка и, стало быть, получение аттестата.
Антонио провозился у доски целых полчаса, перемазался мелом, все искал решение— пробовал раз, другой, писал, стирал и, наконец, придумал, именно придумал, решение, которое физик оценил как отличное, хотя, а может быть, именно потому, что решения этого не существовало ни в одном учебнике!
Преподаватель этот, Франческо Маккароне, был в приятельских отношениях со старшим братом Антонио — Дженнаро и считал возможным обращаться с лицеистом Грамши вполне фамильярно. Он изводил юношу своими шутками и насмешками на протяжении нескольких лет, которые Антонио провел в стенах лицея «Карло Деттори», он с ухмылкой называл его «огрекосившимся физикусом». Но Антонио нисколько не обижался. Впрочем, это и понятно: к тому времени у него появились новые интересы, уводившие его помыслы вдаль от замазанной мелом классной доски. Кругозор его расширился: уже не Гиларца только была у него перед глазами, и даже не Сантулуссурджу, и не Кальяри. Его стали занимать судьбы всего острова, всей Сардинии. Физик Франческо Маккароне, воинствующий социалист и антиклерикал, преподаватель итальянского языка и журналист Раффа Гарсиа, преподаватель древних языков Костанте Оддоне — вот люди, содействовавшие пробуждению юного Грамши.
Лицеисты порою собирались у Антонио. Они распевали народные сардинские песни, а Антонио аккомпанировал им на концертино. Вытащить из дому его было нелегко. «Пойдем с нами, Антоникедду», — звали его лицеисты. Иногда он соблазнялся и выходил. Шло вечернее гулянье — ла пассилада, школяры чинно шествовали мимо кондитерской Клаво и кафе Трамер, — души их рвались к заветным дверям Су Кау, бильярдной на Корсо. Вот у этих дверей Антонио вежливо раскланивался со своими легкомысленными друзьями и шел домой.
В эти годы Антонио впервые заинтересовался общественной жизнью. Стал посещать кружки левого толка, в частности примкнул к кружку молодежи, носившему название «Антиклерикальная ассоциация авангарда». Члены этого кружка собирались на виа Барселона, неподалеку от лицея «Карло Деттори». Здесь, в Антиклерикальной ассоциации, отмечали память Джордано Бруно, здесь спорили и шумели до зари.
Преподаватель итальянского, уже упомянутый выше Раффа Гарсиа, человек внешне суховатый, но внутренне пылкий, не раз уже читывал в классе сочинения своего необыкновенного питомца. Потом он предложил ему сотрудничать в газете «Ль'Унионе Сарда», весьма распространенной на острове. А Дженнаро Грамши свел младшего брата с лидерами сардинских социалистов: Каваллера, Баттелли, Пеши. Познакомил его Дженнаро и с деятельностью местной Палаты труда, кассиром коей он, кстати сказать, состоял. Еще в Кальяри Антонио начал читать Маркса во французских переводах — «из умственного любопытства», как он признался в одном письме много лет спустя.
Однажды к Антонио обратился один из товарищей по кружку. Он хотел узнать его мнение о творчестве молодых сардинских писателей. Спрашивающий, зная патриотические настроения Антонио, не сомневался в том, что и молодому Грамши их новеллы непременно должны нравиться. К великому его удивлению, Антонио отозвался о них более чем сдержанно.
— Сардиния наших дней, — сказал он, — это не только пляски до упаду да романтические смертоубийства. Нынешние авторы — сарды далеки от живых запросов современности!
И он заговорил об условиях жизни на острове и о рудокопах, которые трудятся под землей, на глубине в несколько сот метров ради обогащения бельгийских и французских капиталистов: нет у этих рудокопов ни санаториев, ни школ, нет зачастую даже крыши над головой — есть только вмешательство войск при первой попытке протеста.
Итак, юный лицеист Антонио Грамши не находил ничего занятного в пикантно-мрачноватых по колориту образах тогдашней сардинской прозы.
Поначалу двигателем его помыслов и поступков было попросту оскорбленное национальное достоинство. Чиновники из северных районов Италии считали южан гражданами второго сорта и весьма нелестно о них отзывались. Они рассматривали перевод на Сардинию как слегка завуалированную ссылку. Был случай, когда приезжий служака нелестно отозвался о цвете сардинского неба и о добродетелях сардинских женщин.
Два сардинских синьора немедленно вызвали его на дуэль. И Антонио полагал, что они правы.
Но и социалистическая агитация имела некоторый успех на Сардинии. Еще в 1904 году произошла стачка в Буджерру. И пока социалисты Каваллеро и Баттелли вели переговоры с директором французской компании «Мальфидано», войска, вызванные в Буджерру блюстителями порядка, стали стрелять в толпу забастовщиков. Трое горняков погибли, одиннадцать были ранены. Это была первая кровь, пролитая в классовых боях на острове. А спустя два года в разных местах Сардинии состоялись демонстрации. Они опять-таки были подавлены военной силой. Вновь были убитые и раненые.
Все это происходило в те годы, когда Антонио Грамши, пусть еще подросток, мог уже с возрастающей сознательностью воспринимать все, что вокруг него творилось.
Еще до полного осознания себя и своего времени Грамши инстинктивно тянулся к социализму. Еще шестнадцати-семнадцатилетним подростком Грамши с живейшим интересом читал социалистическую литературу. Читал внимательно. Но мятущейся натуре юного Грамши научный социализм еще был тогда, по всей вероятности, чужд. Он искал путей к какому-то немедленному, сиюминутному действию. И внимание его привлекали приверженцы сардинского возрождения, страстного и сентиментального сардинского патриотизма. Он интересовался автономистским движением на Сардинии — основателем этого движения был Умберто Као, издатель ежедневной газеты «Иль Паэзе», впоследствии далеко отошедший от революционных увлечений молодости… Однако сардинский патриотизм сочетался у юного Грамши с широкими социалистическими симпатиями: он перечитал целый ворох самых радикальных социалистических брошюр. Читал «Аванти!»; сестра его Терезина уверяла много лет спустя, что он даже подписался на этот пламенный социалистический орган еще в Гиларце и всегда выбегал, заслышав шаги почтальона, чтобы перехватить газету и не попасться с ней на глаза отцу. Отец держался совсем иных взглядов, никоим образом не социалистических.[2]
