В XIX же в. колониальные дела постепенно переходят непосредственно в руки английского правительства (процесс завершается в 1858 г. манифестом королевы Виктории о ликвидации Ост-Индской компании). Впрочем, методы ведения их в течение всего этого длительного периода не претерпевают существенных изменений. «Британский лев» полагается не столько на свою силу, сколько на испытанный макиавеллиевский принцип — «Разделяй и властвуй»: «Каким образом установилось английское владычество в Индии? Верховная власть Великого Могола была свергнута его наместниками. Могущество наместников было сломлено маратхами. Могущество маратхов было сломлено афганцами, и пока все воевали против всех, нагрянул британец и сумел покорить их всех» (2, 224).
В течение десятилетий разжигаются, поощряются, используются межнациональные и межплеменные, религиозные, кастовые распри между индийцами. В результате гигантский человеческий массив — жители Индостана — оказывается слабее кучки завоевателей. Это обстоятельство и все, что из него вытекает, было хорошо понято лучшими умами Индии уже в XIX в. По словам Ромена Роллана (1928), «в течение столетия в новой Индии единство было главной мишенью для стрел всех лучников» (цит. по: 84, 299).
Другим — и конечно же прямо связанным с первым — принципом колониальной политики была сознательная опора на ретроградные силы индийского общества от блистательных магараджей до невежественных и суеверных священнослужителей — брахманов. Вопреки мифу о просветительской и цивилизаторской миссии англичан в Индии передовым представителям индийского общества в течение многих лет — в особенности в начале XIX в. — приходилось бороться с предрассудками, суевериями, изуверскими обычаями, преодолевая сопротивление не только местных ретроградов, но и их покровителей в колониальной администрации. Весьма примечательно, что в то самое время, когда христианские миссионеры в священном гневе вещали миру об ужасах языческого культа в Индии, Ост-Индская компания получала сотни тысяч фунтов стерлингов прибылей от жрецов этого культа, причем немалую часть указанных денег составляли доходы от храмовой проституции (прославленные девадаси — баядеры) и церемоний с участием печально известных колесниц Джагганнатха — Джаггернаута (см. 60, 77).
Третьим принципом колониальной администрации (по существу постоянно осуществляемым, но, разумеется, признаваемым открыто лишь в особо скандальных случаях) было разграничение «европейских» и «азиатских» методов в политике, своего рода «двойной моральный стандарт» в этой сфере. Сомнительная «честь» впервые открыто сформулировать тезис о позволительности любых средств в политической борьбе европейцев с азиатами принадлежит первому английскому генерал-губернатору в Индии Уоррену Хейстингсу. Хейстингс высказал его в ходе возбужденного против него процесса, когда известный своим красноречием Эдмунд Бёрк метко охарактеризовал стиль его правления, как сочетание «подлости торговца с жестокостью пирата» (74, 85). Не удивительно, что в результате практического осуществления этого тезиса к концу «славной эпопеи» британского завоевания Индии можно было бы набрать «приличных размеров сундук» из разорванных «клочков бумаги» — договоров колониальной администрации с туземными властями (см. 76, 97). И если для передовых мыслителей — индийцев нового времени было столь характерно противопоставление циничному положению об оправданности любых средств в политике положения о внутренней связи средств и целей, то это — помимо ряда других причин — было прямо связано с протестом против английского «колониального стиля» в политической жизни.
Последствия британского завоевания Индии не замедлили сказаться, и они были воистину катастрофическими уже к середине прошлого века. «…Не подлежит никакому сомнению, — писал Маркс в 1853 г., — что бедствия, причиненные Индостану британцами, по существу иного рода и неизмеримо более глубоки, чем все бедствия, испытанные Индостаном раньше» (1, 131). Прежние завоевания затрагивали лишь поверхность индийского общества, это подорвало сами его основы. Составлявшая на протяжении многих столетий предмет постоянных забот сменявших друг друга правительств и жизненно важная для населения ирригационная система была заброшена и пришла в упадок. Сокрушительный удар был нанесен традиционной индийской общине (благодаря введению новых систем землепользования — заминдари и райотвари). Хлынувший уже в начале XIX в. в Индию поток английских товаров разорил миллионы индийских ремесленников.
К тому же это была «потеря старого мира без приобретения нового…» (1, 132). Становление капитализма в Индии долгое время напоминает «бег на месте». Для первоначального накопления почти не остается средств — их выкачивает Англия. В 1875 г. высокопоставленный чиновник английской администрации маркиз Солсбери цинично советует: «Поскольку Индии надлежит делать кровопускание, необходимо позаботиться, чтобы хирургический нож был применен к тем частям ее тела, где наблюдается избыток крови…» (74, 159). Впрочем, этому совету не следуют. Кровь выкачивают отовсюду, в том числе и из почти обескровленных «частей тела». Результат — массовая гибель разоренных крестьян и ремесленников. Если уже в первой половине века «равнины Индии белеют костями ткачей» (25, 239), но число погибших голодной смертью все же не превышает 7 млн. человек, то во второй — от голода умирает около 30 млн. индийцев, преимущественно крестьян (см. 21, 81). Оставшиеся балансируют где-то на грани между жизнью и смертью: если в конце XIX в. годовой доход на душу населения в Англии — 40 фунтов стерлингов, то в Индии — этой некогда заповедной «стране богатств и чудес» — 1 фунт (см. 74, 159).
Но, как гласит восточная пословица, «ночь темнее всего перед рассветом». Сами же англичане невольно создают предпосылки для краха колониальной системы правления. После подавления Великого народного восстания 1857–1859 гг. Англия усиленными темпами производит строительство железных дорог, начатое еще до восстания. Дорогам придается не только экономическое, но и стратегическое значение. Вокзалы и станции сооружаются в виде крепостей с толстыми стенами и бойницами. По замыслу властей, это — опорные пункты в возможной в будущем борьбе против новых мятежников (см. 29, 84). Но эти мрачные символы колониального господства означают одновременно и нечто совсем иное и не созвучное умонастроениям их создателей. По крайней мере один человек уже в середине XIX в. отчетливо видит цепь исторических последствий их создания. Это — Карл Маркс. «Железные дороги станут, — по его словам… — в Индии действительным предвестником современной промышленности…Современная промышленность, которая явится результатом проведения железных дорог, приведет к разложению системы наследственного разделения труда…» И наконец, «население Индии не сможет пожать плодов созревания тех элементов нового общества, которые посеяла среди него британская буржуазия… пока сами индийцы не станут достаточно сильными, чтобы навсегда сбросить с себя английское иго» (2, 228–229). История оправдала все эти предсказания. К концу XIX в. в Индии возникает несколько сот фабрик и заводов, формируются рабочий класс и промышленная буржуазия, приобретает все больший размах освободительное движение.
