Удивительно, но о том, что его отец получил золотую медаль в гребле на лондонской Олимпиаде, Хью узнал, став уже почти подростком. «Я не знал об этом почти до двенадцати лет. Помню, как мы с мамой пошли рыбачить на озеро – лох, как озера называют в Шотландии. Мы забрались в лодку, отец взял весла. Помню, как в тот момент я с тревогой спросил у мамы: «А он грести-то умеет?».
Позднее любопытный мальчишка рылся на чердаке семейного дома и нашел старую картонную коробку, засунутую в темный угол. В ней лежал старый носок с чем-то тяжелым внутри. Хью вытащил этот предмет, который, к его удивлению, оказался золотой олимпийской медалью, завернутой в старые тряпки. «Но потом я нашел эту медаль. Надо же! Что это, черт побери? Очень странно. Впрочем, медаль не была золотой, потому что это были первые послевоенные игры, и золота, как, впрочем, и многого другого, не хватало. Она была оловянной и слегка позолоченной». Хью был потрясен. Это было приятное открытие.
Хью до сих пор не может понять, почему его отец проявлял такую скромность в отношении своих спортивных подвигов. «Не было рамок, стеклянных витрин. В нашем доме вообще ничто не напоминало о гребле. Удивительная скромность, какую в наши дни редко встретишь. В нашей семье скромность всегда была культом. Иногда мне хочется, чтобы он дул в свою трубу сильнее, но я согласен с ним: скромность – это очень важно. Нужно реалистически относиться к себе, не думать, что ты сам и твое дело важнее, чем есть на самом деле. Тщеславие – это очень плохо».
Сегодня заключенная в рамку фотография Рэна Лори и Джека Уилсона с золотыми олимпийскими медалями занимает почетное место над столом Хью в доме, где он живет со своей женой Джо и детьми Чарли, Биллом и Ребеккой.
О фантастической фотографии двух спортсменов, получающих медали на понтоне в Хенли, Хью говорит так: «Я представляю, что они поют национальный гимн. Джек еле держится на ногах и выглядит так словно ему нужно срочно смешать мартини. А отец очень напряжен и сосредоточен. Иногда мне хотелось, чтобы мой отец мог ощутить ту радость, что испытываю сегодня я. Они были совершенно замечательными людьми. Крепкими, скромными, щедрыми. Мне нравится думать, что за всю свою жизнь они ни разу не задумались о личной выгоде. Вымирающая порода, я в этом убежден».
Самым удивительным в спортивных успехах отца Хью кажется то, что они совсем его не изменили. «Спустя много лет я вспоминаю, как он был судьей на средней линии на Уоллингтонской регате. Он целый день сидел под крохотным тентом на ужасающей жаре. У ног стоял термос и коробка с бутербродами с сыром, а другие раздавали награды в клубе и гуляли на банкетах. Он много получил от гребли и считал себя обязанным вернуть долг. По моим словам, вам может показаться, что он был ханжой, словно целый день на гонке был проявлением добродетели. Но это совсем не так. В нем не было добродетели. Но, ей-богу, он был очень благородным человеком!»
Спустя много лет Хью вспоминает, как ходил со своим стариком на реку, и тот давал ему советы по гребле. «Я греб вместе с ним. Иногда мы вместе выходили на лодке. Он был невероятно сильным, и сдерживать эту силу было нелегко».
Позднее, после получения золотой олимпийской медали, Рэн вместе с Патрицией и двумя дочерьми вернулся в Британию, где ему пришлось искать работу, чтобы содержать семью. Хью рассказывает: «Он вернулся, ему было сорок, у него была университетская степень. И он думал: «Что же теперь делать?». И хотя на руках у него было двое детей, он поступил в медицинский институт с девятнадцатилетними мальчишками». Хью поражается силе воли отца. «Сегодня это кажется немыслимым. Но после войны было множество людей, которые победили Роммеля в Северной Африке, а потом вернулись продавать страховки или полностью сменили род занятий и начали новую жизнь».
Рэн действительно начал новую жизнь. В 1954 году отец Хью стал квалифицированным врачом и тридцать лет работал терапевтом в Блэкберд Лейс – поселке, построенном для рабочих завода «Бритиш Лилендс Каули» близ Оксфорда.
Лори вспоминает один странный случай, который произошел, когда он находился рядом с отцом во время врачебного обхода. «Я пошел по вызовам на дом вместе с ним, – вспоминает Хью с кривой ухмылкой. – Обычно я сидел в машине, пока он в доме вскрывал фурункул или делал что-то еще. Я помню, как дома отвечал на звонки для него. В те дни еще не было автоответчиков. Я был настоящим сыном своего отца, и прежде чем я успевал сказать «это не доктор», люди уже выпаливали: «Доктор, слава Богу! Все взорвалось. Я не могу это остановить…». Мне не оставалось другого выхода, как только… ну, понимаете… скажем, успокаивать их. Представьте, что вы подросток. Вам хочется внимания. «Что ж, похоже, вы поступаете правильно, – говорил я. – Да, да, все будет хорошо. Перезвоните, если отек усилится». Насколько я помню, я не потерял ни одного пациента».
Сегодня Хью терзается чувством вины за то, что за одну серию, в которой он играет фальшивого доктора, он получает больше, чем большинство настоящих врачей зарабатывает за несколько лет. «В моем деле есть особый аспект. Я часто думаю о своем отце, который был настоящим врачом. Так странно, что за имитацию его работы я получаю больше, чем он за реальную работу. Надо же! Это неправильно. За неделю он явно вылечивал больше пациентов, чем я».
Хью добавляет: «Мой отец был действительно хорошим врачом. Он свято верил в клятву Гиппократа. Он обладал нежной душой. Если каждый сын станет пытаться жить, как его отец, это будет скучно. Но я слоняюсь тут с трехдневной щетиной, потому что этого требует роль, и притворяюсь доктором, тогда как мой отец работал по-настоящему и очень хорошо».
Несмотря на активную медицинскую практику и большую семью, Рэн продолжал активно заниматься греблей. Он был стюардом в Хенли, отборщиком для АРА (Любительской Гребной Ассоциации, ныне «Бритиш Роуинг») и стал президентом клуба «Леандер». В свободное время с 1959 по 1969 годы он возглавлял Оксфордский комитет по премиям герцога Эдинбургского, а с 1986 по 1989 годы – оксфордское отделение организации «Спасти детей». Его настолько ценили в местной общине, что в 2005 году поступило предложение назвать его именем отремонтированный медицинский центр в Блэкберд Лейс. К сожалению, этого не произошло. Центр открылся спустя год и получил заурядное название «Лейс».
Мать Хью, Патриция, была домохозяйкой. Иногда она писала статьи о своей жизни в Судане. Некоторые ее истории публиковались в «Таймс».
«Должен сказать, – с гордостью рассказывает Хью, – что был удивлен тем, насколько хороши были ее рассказы. О маме всегда думаешь, как о ком-то, кто заботится о носках, тостах и мармеладе. Думаю, всем детям свойственен подобный эгоцентризм. Но трудно представить, что у матери может быть и собственная жизнь. Трудно думать, что она прекрасно жила бы, даже если бы тебя никогда и не было».
