С осени 1890 года издается задуманная Ф. Павленковым биографическая библиотека под заглавием
ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ.
В состав этой библиотеки войдут биографии следующих лиц:
ИНОСТРАННЫЙ ОТДЕЛ.
Байрон, Бальзак, Ф. Бекон, Бетховен, Бисмарк, Боккаччо, Р. Вагнер, Вашингтон, Л. Винчи, Вольтер, Галилей, Гарибальди, Гаррик, Гейне, Гете, Гладстон, Говард, Григорий VII, А. Гумбольдт, Гус, Гутенберг, Гюго, Дагерр, Данте, Дарвин, Декарт, Дженвер, Дидро, Диккенс, Жорж-Сандъ, Золя, Кант, Кальвин, Кеплер, Колумб, Конте, Конфуций, Коперник, Р. Кох, Кромвель, Кук, Кювье, Лавуазье, Лессепс, Лессииг, Ливингстон, Линкольн, Линней, Лойола, Локк, Лютер, Магомет, Макиавелли, Мальтус, Меттерних, Микель-Анджело, Мольер, Мильтон, Мирабо, Мицкевич, Морзе, Моцарт, Наполеон I, Ньютон, Оуэн, Паскаль, Пастер, Песталоцци, Прудон, Рабле, Рафаэль, Ротшильд, Руссо, Свифт, Сервантес, В. Скотт, А. Смит, Спиноза, Стенли, Стефенсон, Теккерей, Уатт, Фарадей, Франклин, Франциск Ассизский, Фултон, Шекспир, Шиллер, Эдисон, Эразм и другие.
РУССКИЙ ОТДЕЛ.
Аввакум, Аксаковы, Аракчеев, Боткин. Белинский, Верещагин, Глинка, Гоголь, Грановский, Грибоедов, Демидов, Достоевский, Зинин, Карамзин, Каразин (основатель харьковского университета), Катков, Кольцов, Крамской, Крылов, Лермонтов, Ломоносов, Менделеев, Некрасов, Никон, Новиков, Островский, Петр Великий, Пирогов, Посошков, Пржевальский, Пушкин, Салтыков, Скобелев, Сперанский, Суворов, Л. Толстой, Тургенев, Гл. Успенский, Шевченко, Щепкин и другие.
Каждому из перечисленных здесь лиц посвящаетсяособая книжка,заключающая в себе около 100 страниц и снабженная портретом.
Цена каждой книжки 25 коп.Все издание будет закончено в течение двух лет, т. е. до наступления 1893 года.
Дозволено цензурою. С.-Петербург, 12 Января 1891 года.
Быть может более, чем думал он сам, был прав тот тверской обыватель, который говорил: «Знаменитый баснописец принадлежит особенно нашей Твери». Здесь он воспитался и провел первые годы юности своей, здесь он начал свое гражданское служение». Прав, если смотреть на Тверь, как на миниатюру России прошлого века. Но особенно радоваться тверскому обывателю здесь нечему. Характер Крылова и многое в его произведениях и во взглядах говорит о потере этого именно возраста для правильного его образования и развития. В тогдашней Твери было много такого, чего Крылову, может быть, не привелось видеть потом, в зрелом возрасте и что воплотилось в его баснях в образах не совсем чистых животных; в этом смысле тоже прав товарищ его детства.
Сатира века Екатерины осмеивала в особенности нелепые подражания иностранцам: моды, манеры и употребление некстати иностранных слов — все, что совершенно не ладило со строем русского, да еще крепостного быта и в чем многие думали видеть плоды просвещения. Крылову, с его чисто русским умом, насмешливым и метким в остроумной карикатуре, эта война пришлась особенно по душе; впоследствии он даже дошел до чрезмерной крайности в неприязни ко всему иноземному, что красной нитью проходит через все его произведения. Юноша попробовал силы в комедии, подражая в этом отношении самой императрице. Плодом такой пробы пера и явилась комическая опера «Кофейница». Здесь Крылов наметил в карикатуре то, к чему потом вернулся в журнальной сатире и, наконец, в басне, изобразив «ворону в павлиньих перьях». В духе сатиры того времени юноша назвал свою героиню «Новомодова», уже обличая этим наиболее комичную сторону ее характера. Вот образец ее рассуждений:
Кофейница. (Гадает, глядя на гущу). «Как ваше имя, сударыня?»
Новомодова. «Да разве ты не можешь угадать это на кофе? Да на что ж тебе его и знать? Не по имени ли и по отчеству хочешь ты меня звать?»
Кофейница. «Конечно, сударыня».
Новомодова. «О мадам! Пожалуйста, не делайте этого дурачества, для того что это пахнет русским обычаем и ужасть как не хорошо. Я никогда во Франции не слыхала, чтоб там друг дружку авали по имени и отчеству, а всегда зовут мамзель или мадам, а это только наши русские дураки делают, и это безмерно как дурно».
Поклонница Франции и французского языка, она, однако в совершенстве спрягает глагол «драть» и склоняет «палки».
Опера слаба, но она не слабее опер того времени, принадлежавших более опытным писателям; по крайней мере в ней нет балласта, есть юмор и местами недурные стихи, хотя есть и такие, как «драться я не умею» и т. д. При всех ее недостатках, в ней чувствуется та «свежесть создания, которая всегда отличает ранние, с любовью отделанные произведения пробуждающихся сильных дарований» (Майков).
В то время как юный чиновник и сатирик пробовал свои еще не окрепшие львиные когти, мать его решилась отправиться с семьей в Петербург и там искать протекции для сына по службе или хлопотать о пенсии. В самый год появления «Недоросля», в 1782 году, Крылов с матерью и братом очутились в этой новой столице, в том городе, который уже тогда современники называли «прекрасным».
Крылов получил месячный отпуск. Срок этот скоро истек, но Твери уже не суждено было увидеть своего блудного сына. Только в следующем году тверской магистрат хватился пропавшего подканцеляриста «Крылова» и послал в Петербург требование: «Крылова, яко проживающего засроком, сыскав прислать за присмотром».
Отец Крылова оставил военную службу вероятно вследствие личных неудовольствий, так как при переходе на статскую службу не был награжден даже повышением чина. За него просил сам Потемкин, но ему отвечали, что Крылов уже уволен и награждение его зависит от сената, куда военная комиссия постановила «сообщить». Что сталось с этим сообщением, неизвестно. Быть может, если бы Крылов-отец дожил до старости, его привезли бы с фельдъегерем в Петербург и наградили за старую службу, как это сделал император Павел с одним бедовым майором, состарившимся в своей глухой деревеньке.
Не знаем, нужно ли жалеть, что капитан Крылов не дожил до запоздавшего награждения, когда к нему, как и к майору, вполне была бы приложима басня «Белка», написанная позднее его сыном. Белка при отставке получила воз орехов:
«Орехи славные, каких не видел свет;
Все на подбор орех к ореху — чудо,
Одно лишь только худо:
Давно зубов у белки нет».
Однако матери Крылова по-видимому удалось отыскать покровителя, если не в лице самого Потемкина, то кого-нибудь из прежних начальников или сослуживцев мужа, и вслед за грозным приказом о розыске Крылова последовал приказ тверского и новгородского генерал-губернатора графа Брюса, коим подканцелярист Крылов, согласно прошению его, за слабостью здоровья, на основании указа о вольности дворянства—«поелику он из штаб-офицерских детей» — уволен от должности, с награждением за беспорочную службу чином канцеляриста. Вслед за тем Крылов поступает на службу в Казенную Палату, с жалованьем 25 рублей в год, и остается навсегда в Петербурге.
ГЛАВА II.
Первые шаги на литературном поприще.
Старый Петербург. – Увлечение Крылова сценой. – Дмитревский в «Семире». – Театр в Эрмитаже. – Сумароков. – Расин и Буало. – «Клеопатра». – Суд Дмитревского. – Новая попытка в ложноклассическом роде: «Филомела» и новая неудача. – Дмитревский. Влияние его на Крылова. – Двор Екатерины. – Комедии Крылова. – Перемена службы. – Смерть матери. – Новые связи и знакомства. – Литераторы и вельможи. – Ссора с Княжниным и Соймоновым. – Мстительность. – Письма Крылова. – «Проказники».
«Старый Петербург» в 1782 году не был красив и грандиозен, как теперь, но все же не даром его называли «прекрасным». Не говоря уже о царственной Неве и каналах, город поражал глаз своею стройностью и свежестью новизны. Здесь было «окно в Европу», и даже сами враги всего, что не Русью пахло, смирялись пред этим новым величием. Правда, на Невском дворцы и каменные здания перемежались еще деревянными домиками и пустырями, но этот недостаток скрадывали огромные сады. Еще недавно Фонтанка была границей города и на ней вырубали леса, «дабы ворам пристанища не было», а теперь здесь красовались дворцы, построенные Растрелли и другими знаменитыми архитекторами, тянулись сады вельмож и т. д. Границы города отодвинулись дальше; он рос как сказочный младенец «не по дням, а по часам». Уже высился во всем своем величии Зимний Дворец. Екатерина закончила его и основала Эрмитаж. Особое и драгоценнейшее достояние Петербурга представлял тот редкий по красоте и величию памятник его основателю, которым и теперь любуемся мы и наши гости.
