Мы будто видим ту далекую страну Испанию, о которой до последнего времени мало что знали.
- Наша Родина, - продолжал начальник политотдела, - первая подняла свод голос в защиту Испанской республики. Только за шесть дней августа, например, советские рабочие собрали свыше двенадцати миллионов рублей в помощь испанским борцам за свободу...
- А почему на наши рапорты не отвечают? - не выдерживает кто-то в задних рядах.
Командир бригады выходит слева, все поворачивают головы на его густой баритон.
- На рапорты ответят...
Над строем слышится вздох облегчения, но у бати привычка говорить медленно и он еще не выдохнул всю фразу:
- Ответят, когда придет время. А мы-то обрадовались!
- Рапорты - это хорошо. Все хотят помочь республиканцам, но все ли смогут?
Низкие ноты его голоса, кажется, повисли в воздухе, звучат долго, как звук басовой струны.
- Все смогут? - еще раз строго-допытливо спрашивает комбриг, и нам немножко не по себе. Действительно, рвемся, как мальчишки, а вчера два воздушных боя так оценили на разборе - стыд и срам.
- Вот только, пожалуй, тридцать четвертая эскадрилья еще более-менее, - смягчается комбриг. - Там люди с головой.
О, это совсем другое дело. Тридцать четвертая - наша. Своей похвалой комбриг как бы признал то, за что в свое время разносил в пух и прах. Особенно доставалось командиру нашего отряда Гордиенко. В отряд пришло больше половины молодых летчиков, только что окончивших летные школы. Андрей Васильевич работал с ними по своей программе - ускоренной. Ему стали подражать остальные командиры отрядов и эскадрилий.
Высокий, сутуловатый, с хрипотцой в голосе, Гордиенко наставлял коллег по обучению:
- Обстановка диктует иные темпы.
В других эскадрильях с академической размеренностью "проходили классы". Гордиенко весь курс сжал до предела, не жалел ни себя, ни других. Зажег молодежь своей сверхзадачей, а опытные летчики с азартом поддержали его.
Новички в бригаде еще отрабатывали слетанность в группе, а у Гордиенко молодые пилоты уже выполняли иммельманы, бочки, петли. А тот все поторапливал: работать в воздухе энергичнее, создавать перегрузки, фигуры выполнять стремительнее! Затеяли отработку хитрого маневра: от преследования уходить переворотом на спину, и затем энергичной полупетлей заходить в хвост атаковавшему самолету.
Потом наступил срок проверки молодых. Комбриг занимался этим лично. Вначале заслушал доклады командиров. Гордиенко докладывал последним, а отряд наш на экзамен вышел первым. И получалось так не случайно.
- Как у вас с программой? - спросил комбриг у Гордиенко.
- Программу перевыполнили.
- Перевыполнили?.. Гм... А что это может означать?
- Звенья слетаны. Кроме того, молодые летчики выполняют различные фигуры как в одиночку, так и в составе звена...
- Что?! - густые брови комбрига взлетели вверх. - Я думал, что это "старики" тренируются, а оказывается - юнцы! Да далеко ли до беды! Ведь зеленые еще!
Командир отряда побледнел, но сказал глухо, подчеркнуто медленно и твердо:
- Я исходил из возможностей, они существовали. Я был уверен и теперь уверен - поэтому и докладываю.
- Ну-ну, поглядим, - угрожающе заключил комбриг.
Казалось, что у него палилась кровью не только шея, но и побагровел широкий высоко стриженный затылок.
Наблюдал полеты он молча, рассерженно и потом тоже ничего не сказал. Так молча и ушел. Только с тех пор относиться к Гордиенко стал с заметной, особой уважительностью. И вскоре Андрея Васильевича перевели от нас с повышением...
Мы рвались в Испанию и учились в небе и на земле яростно. Даже в воскресенье просили разрешения летать. Так что Олю я не вижу уже целых полмесяца. В прошлую встречу она спросила:
- Почему друзья зовут тебя Женькой?
- Имя у меня незвучное.
- Очень звучное: Же-ня.
- Вообще-то я и не Женя, а... Емельян. Мать взяла, наверное, из церковного календаря. Потом сама же стала звать Женей, так и пошло. А на самом деле я всего лишь Емельян...
- Емельян - мне нравится, - возражает Оля. - Пугачев был Емельян. И Ярославский... Хорошее имя, серьезное.
И заключила, будто сделала для меня открытие:
- Вот видишь!
Посмотреть бы ей в глаза... Но что поделаешь. Теперь, когда все мы встревожены судьбой республиканской Испании, когда по вечерам жадно перечитываем и обсуждаем сводки, судьба той далекой страны стала для каждого из нас на первое место, а все остальное - и город, так властно звавший нас раньше по выходным, и мысли об отпусках, и манящие прежде живописные берега Тетерева... Все это стало вчерашним днем.
* * *
Квартеро стоял у ангара и, затягиваясь дымом сигареты, наблюдал за тем, что делается внутри. Там заканчивали собирать новенький "юнкерс ". Их везут из Германии под видом металлического лома, а под видом туристов и коммерсантов добираются сюда первые немецкие летчики и инструкторы. Квартеро уже видел их на занятиях по повой технике.
Он курил, мрачно обдумывая, что же произошло в стране. Когда фашисты подняли мятеж, основная часть вооруженных сил оказалась в их руках. Из стосорокапятитысячной армии - сто тысяч. Он и не знал, что его ожидает в Испании. Прилетел - в городе новая власть.
Квартеро глубоко затянулся и продолжал свою думу. Да, мятежники набирают силу. И все же половина Испании продолжает оставаться республиканской. Было время, казалось, что мятеж задавят, сметут. Но вметались Гитлер и Муссолини... Вон как в последние дни повалили к ним итальянские "фиаты", немецкие "юнкерсы" и "хейнкели". И летчики из Германии.
А его от полетов отстранили. Мол, будет создаваться спецгруппа, и он кандидат. Но тут другое. Что он маленький, не понимает, что ли. Просто помнили его симпатии к республиканскому строю. Ладно... Будем зарабатывать доверие. Спасибо, выручает характер. Друзья недаром шутят: "Квартеро, твою бы степенность быкам - тореадоры не оставляли бы вдов".
Он, пожалуй, впервые с уважением подумал о своем характере флегматичность, которая раньше не раз его подводила, помогает теперь держаться, скрывать, что думаешь и чувствуешь.
Вчера вызвал майор: "Будете работать на "юнкерсе", Я специально держал вас для такой машины... "
Прохвост! Держал потому, что боялся оставить на истребителе, А тут не один, тут обеспечен надзор.
- Эй! - позвали его. - Получайте свой тяжеловоз.
Квартеро вошел в плотный и жаркий воздух ангара. Из-под черного брюха "перса" вынырнул маленький, юркий техник Матео.
- Внушительное сооружение, ничего не скажешь, - хлопнул ладонью по фюзеляжу. - Вместимость - будь здоров! Как вываливать начнет, - не позавидуешь тем, кто внизу.
Не понять было только, как сам он относится к такой способности "юнкерса" забрасывать республиканцев бомбами. Квартеро чувствовал, что за этой бесстрастностью и неопределенностью голоса Матео кроется желание выведать у него, Квартеро, его собственное отношение ко всему этому,
