30
4 августа 1925. Получила письмо от моей любимой Ирочки – она довольна судьбой, любит своего мужа. У Веры есть несколько уроков. Она пишет, что Ирина ждет ребенка в феврале. Как тревожно! Бедное дитя! Они еще и радуются! Им будет так тяжело жить при их безденежье! Господь не оставит их. Ирина пока чувствует себя хорошо, не испытывает обычных в таких случаях недомоганий, но все впереди – и страдания тоже!!! Бедная девочка и бедная Вера! Как я их люблю и как тяжело мне жить вдали от них; никто и ничто не может их заменить.
8/21 октября 1925. Я ужасно огорчена из-за того, что Вера еще не получила посланных денег. Обидно будет, если они пропадут, у нее стало меньше уроков, а у Иры по-прежнему только один-единственный. Мне так хочется, чтобы мои 5 червонцев до них дошли.
Кот хочет приехать сюда с женой после 1 января. Совершенно не представляет, сколько все это может стоить. Так сердечно предлагает мне жить с ними. Я тронута до глубины души, но он не понимает, как трудно будет ему самому.
26 декабря 1925/8 января 1926. Сегодня, только что я собралась послать мою прислугу заказать комнату для Кота, как пришло его письмо. Все меняется. Его задерживают еще на два месяца. Это значит, что он готовится к движению в Югославии в связи с интригами вокруг Великого князя Николая и многочисленными арестами офицеров на юге России. Там возобновились преследования священнослужителей. Как я и думала, сообщение о подробностях убийства императорской семьи – следствие обеспокоенности правительства слухами о том, что семье удалось спастись. Слухи ни на чем не основанные, но находящие почву в народном легковерии и невежестве и приобретающие силу суеверия.
Судя по присланной Котом фотографии, как бы он ни менял свой облик, он все равно похож на негра. Это обидно, ведь приветливая и располагающая внешность – важный козырь, когда ты хочешь приобрести новых знакомых и завоевать себе положение.
10/23 января 1926. Утром получила письмо Веры с сообщением, что ей разрешено выехать из России! Не знала, что она об этом просила. Конечно, это огромная радость! – и первый шаг к освобождению. Бог услышал крик моей души, и сегодняшнее письмо кажется мне его ответом. Но сколько ей еще предстоит испытать! Я написала ей и посоветовала ехать через Финляндию. Попытаюсь оплатить ей дорогу до Гельсингфорса, что будет очень непросто для меня, – но потом? Я получила помощь, на которую не рассчитывала, но у нее ее не будет. Она хочет дождаться родов Ирины, так что тронется в путь не раньше, чем через два месяца.
20 января/2 февраля 1926. Получила письмо от Кота. Потрясен новостью о возможном приезде Веры! С трудом может в это поверить. Наш милый Кот хочет занять денег на проезд матери. Это очень любезно с его стороны. Он носится с какими-то планами, и было бы очень хорошо, если бы у него получилось. До отъезда он хочет дождаться письма из Америки на этот счет. Но мне кажется, что мы созданы не для больших уловов, а должны скромно идти своим путем, живя изо дня в день и довольствуясь хлебом насущным, который посылает нам Господь. Я его не отговаривала, но я не буду разочарована в тот день, когда он напишет, что его планы развеялись, как дым.
2/15 июля 1926. У нас стоит сильная жара. Все, кроме меня, жалуются на нее, а мне кажется, что такая температура – лучшее средство от моих болезней. Уже несколько дней я чувствую себя лучше, но я не питаю иллюзий: с возвращением холодов и сырости возвратятся и мои страдания. Позавчера приходила Вера. Как я и опасалась, она ни к чему не приспособлена и не может найти никакой работы. Кот не в состоянии ей помочь, y него самого ничего нет. Если хочешь обеспечить себя, надо работать, а это то, чего он не умеет. Он учится художественной резьбе по металлу и получает небольшую плату – в виде временной помощи. Но чтобы из этого что-то вышло, нужно много времени и денег, если только вся затея не лопнет.
В общем, меня снова одолевают те же заботы, которые, казалось, милостью Божьей как-то разрешились, снова меня мучат мысли о хлебе насущном, еще более тяжкие из-за того, что мне приходится думать о семье, которая не способна себя обеспечить. Я не могу больше обращаться к Р., после того, как была отвергнута помощь, которую он готов был предложить Коту. Я хотела бы провести зиму в Ницце, в "Русском доме" – жду приезда Шебеко, чтобы спросить, узнал ли он что-нибудь по этому поводу и к кому я должна обратиться. Я не могу бесконечно оставаться у Т., а снимать квартиру в Париже, боюсь, слишком дорого.
7/20 июля 1926. Я себя оболваниваю, читая кучу газет. Все недовольны и все обеспокоены международными делами. Люди суетятся, трудятся, ненавидят, страдают, ликуют во зле, а Божья воля воплощается с медленностью эволюции, которой она управляет. И какой всплеск ненависти и преступлений на этой земле, которая должна была бы готовить людей к вечному блаженству. Читаю книгу Элизабет Лесюор. Это бальзам для души, настолько она проникнута святой духовной любовью и настолько она верна своему призванию. Вся ее жизнь, все ее мысли и все ее молитвы подчинены одной цели. И ко всему этому присоединяются ее страдания. Но среди них нет того, которое мучит меня: забота о хлебе насущном. Она богата и охотно ограничивает себя, но она не знает призрака нищеты – своей и своих близких, который – увы! – вырастает передо мною. Впрочем, я постоянно говорю себе: не беспокойся. Наш Отец небесный узнает о наших нуждах прежде, чем мы к нему взываем. Я испытывала это на себе на протяжении всей своей жизни. И сейчас я живу день за днем, благодаря 10 фунтам, которые мне дает каждый месяц добрая душа Ксения Трофимовна, но когда эти деньги запаздывают (как сейчас), меня охватывает страх. О, пусть эта нищета научит меня, наконец, смирению. Последнее время я искала постоянного прибежища – сначала у Армии Спасения, потом у протестантских сестер. Ничего не вышло. Надо продолжать поиски, что я и делаю. Прежде всего я должна молиться, молиться от всего сердца, чтобы Бог коснулся, наконец, моей оцепеневшей души и дал мне почувствовать свое присутствие. Но моя больная плоть и необходимость все время думать о здоровье, не позволяют мне жить нормальной жизнью и черпать силы в религии!
8/21 июля 1926. Сегодня, раскрыв газету, я прочла о смерти Дзержинского, этого страшного руководителя Чека и ГПУ, за 9 лет своей неограниченной власти погрузившего Россию в пытки и убийства! Он умер в расцвете сил от сердечного приступа. Теперь он предстанет перед Божьим судом и снова встретится с тысячами своих жертв, которые станут неопровержимым свидетельством против него! Какое отчаяние! Какая боль! Я опускаю занавес над этим ужасным зрелищем.
Лев Р. приходил к нам обедать. Он принес мне прекрасные розы и, пока его жена не приехала, немного посидел у меня, любезно беседуя. Ему очень жаль, что Кот отказался от места, которое, по его просьбе, предложил один из его друзей. Он сразу положил бы ему 1500 франков за один или два месяца, в будущем, возможно, и больше, присмотрел бы за ним и приобщил бы его к делам. После 5 часов он был бы свободен и мог бы заниматься живописью или литературой. А постоянного жалованья вполне хватило бы на содержание семьи, в том числе и Веры. Я ему сказала, что разделяю его сожаление. И в самом деле, это такая редкая возможность с самого начала встать на верный путь, за которую надо было бы с готовностью ухватиться, особенно видя ту борьбу за существование, которая охватила все общество.
Сейчас не время заниматься самообразованием и предаваться нытью, которое ни к чему не ведет. Надо жить и обеспечить жизнь тем, кто от нас зависит. Если он смирится с тем, что его жена одна будет заботиться о хлебе насущном, не станет искать полезных связей и увязнет в более или менее интеллектуальной болтовне, он окажется за бортом жизни и со временем ему будет все труднее найти работу. Он станет обузой самому себе. Сейчас, пока он молод, он вызывает интерес, к нему присматриваются. Но пройдет немного времени, и от него потребуют большего – осуществления своего призвания и прочного положения в жизни. Ничто так не отвращает, как постоянное нытье, и я даже опасаюсь, что это может поставить под угрозу прочность их семьи.
18/31 июля 1926. Со жгучим интересом я читаю все, что доходит до нас, о событиях и разногласиях в бандитском правительстве, которое хозяйничает в нашей несчастной стране. Пора было бы совершить решительный государственный переворот и восстановить монархию, страна примет ее с воодушевлением. По-моему, и кажется, я единственная, кто об этом говорит, надо утвердить великий принцип легитимности. А легитимный суверен – несомненно Николай. Дело не в его достоинствах, дело в его неоспоримом праве. Надо, чтобы этот принцип был признан всем народом независимо от суждений и оценок того, кто его представляет, и чтобы прежде всего этот принцип признала семья. Чтобы великий князь Николай поставил на службу этому принципу свою популярность и свою шпагу – и чтобы императрица-мать отказалась от своей ребяческой веры в сказку о том, что Император жив и скрывается.
