Ни на какое небо я не улетел. Когда вихрь ушел, я лежал без сознания, с забитым пылью ртом и носом. Как потом мне рассказывали, все думали, что я умер, и плакали. Но обошлось все хорошо. По словам бабушки, «благодаря Господу и тому, что внучок носит хрестик (букву «к» она не выговаривала), черти не взяли его с собой». Соседи моим родителям говорили: «Ваш Федька своей смертью не умрет, если бросается чертям в лапы». А пацаны все спрашивали, не видел ли я этих самых чертей внутри смерча.
«Масленица»
7 февраля 1991 года
09°07’ ю.ш., 25°35’ з.д.
08:00. У меня радость: включил радиостанцию, несколько раз сделал вызов на канале 21–81, и сразу же кто-то отозвался на английском языке. Тут я пустил в ход весь свой скудный запас английских слов. Сообщил, кто я и куда иду, попросил, чтобы информацию обо мне передали в Сидней. В тот момент я не знал свои точные координаты, да и цифр по-английски не знал. Как плохо, что не знаю английского! Но все же надеюсь, что сообщение обо мне будет передано в Австралию. И тогда люди узнают, что я жив. Больше всего переживаю, что мои родные не знают, где я и жив ли вообще.
12:00. В тропических широтах погода очень изменчивая. Смотришь — небо чистое, океан спокоен. А через час, а то и меньше из ниоткуда появляются тучи. И проносится над тобой то шквал ветра, то дождь с грозой.
С утра казалось, что день будет спокойный и солнечный. Но появились дождевые тучи, и сейчас раскаты грома сотрясают океан до самого дна. Непрестанно сверкает молния, солнце закрыла темная туча, стало темно и уныло.
О громе и молнии мне рассказывали эскимосы, когда я бывал на Чукотке. В старые времена жили брат и сестра. Были они сиротами, и их никто не принимал в свою ярангу. Однажды сестра нашла кремень, а брат — высохшую оленью шкуру. И крикнули друг другу: «Кем им быть?» Сестра высекла искры из своего кремня и стала молнией. А брат барабанил по сухой шкуре и стал громом. И тогда впервые сверкнула молния, и загремел гром над стойбищем людей, которые обижали их.
14:00. Занимался «масленицей». Это праздник в конце февраля, а у меня сегодня: смазываю все, что ржавеет. У экватора ржавчина очень быстро съедает металл. Продукты портятся моментально, все покрывается плесенью. Только успевай протирать, смазывать, чистить, а то и выбрасывать за борт то, что вконец изоржавело. Но главное, чтобы моя душа не заплесневела, а все остальное поправимо.
Гладь океана уводит мои мысли далеко-далеко. Вспомнились годы детства и юности. В пятнадцать лет я задумал и осуществил свое одиночное плавание на весельной лодке через Азовское море. В те годы оно казалось мне огромным. И пересекал я его в маленькой лодке с протекающими бортами.
Именно тогда я задумал путешествие через океаны. Только мне казалось, что мечты сбудутся быстрее. А вышло не так, — на это ушло 25 лет подготовки, тренировок, учебы. И, самое главное, пробивания разрешения на выход в океан.
С парусами много хлопот
8 февраля 1991 года
07°35’ ю.ш., 25°40’ з.д.
09:00. Поставил геную. В тропиках ветер по силе отличается от того, что дует в сороковых и пятидесятых широтах. Холодный ветер сильнее тянет, и при такой же скорости парусность меньше. За мысом Горн при 20 узлах ветра я нес штормовые паруса, а здесь иду под полными.
12:30. Заменил геную на большой стаксель. Скорость не упала, держится 7–8 узлов. Чувствуется, что скоро и стаксель убирать придется — ветер крепчает. Проклинаю конструкторов, придумавших штаг-пирс и закрутку. Пока поставишь парус — весь в мыле. Изведешься и физически, и морально. То ликтрос зажимает, то закрутка не крутится. Одному очень сложно с ней работать, особенно в свежий ветер. Закрутка хороша для семейных плаваний, когда человеку лень идти на нос работать. Потянул веревочку — и стаксель стоит. Потянул другую — стаксель убран. Все это для тихой погоды, когда нет волны.
Адмирал Канарис[89]
8 февраля 1991 года
16:30. Вспоминаю, как после окончания мореходки нас всех — восемь человек из одного выпуска — направили в Калининград, на спасательное судно «Стойкий». Все «старики» уходили на другие суда, на которых спокойней. А на спасателе нет ни выходных, ни штормовых. Когда все стоят в порту из-за шторма, нас, наоборот, выгоняли в море. То у какого-то судна возникли какие-то проблемы, то кого-то надо провести узким фарватером. И так все время.
Наш однокашник Боря Яковлев был хорошим парнем, но имел комплекс: слишком ухаживал за волосами. Покупал различные шампуни, мазал всякими маслами. Всегда волосы у него были чисто вымыты, причесаны. А мы, чтобы рассердить Бориса, гладили его по голове, приговаривая: «Не волнуйся, все будет хорошо». А Борис кричал, чтобы не смели дотрагиваться до его прически. И это всех нас забавляло.
Однажды мы договорились, что кто увидит Бориса, должен его спросить: «Боря, что с тобой, у тебя что-то лицо стало больше?»
Утром заходит Борис в столовую, а повар спрашивает: «Что у тебя с лицом?» Боря пожимает плечами и отвечает, что все у него нормально. После столовой в курилке его опять о том же спрашивают. В машинном отделении вопрос повторился. Друг наш начал смотреться в зеркало и притих. Он-то видит, что лицо его каким было, таким и осталось, но все говорят иное. Вышел он на палубу, а с соседних судов опять тот же вопрос. И так целый день.
Вечером мы кто на танцы, кто в кино. Пока Борис работал в машинном отделении, я заскочил в его каюту, взял шапку и крепко, нитка в нитку, ушил ее. Перед уходом в город каждый моется, бреется, гладит свои брюки-клеш. То же делает и Борис. Причесался, и тут наступил пик того, что за день ему внушили. Надевает он свою шапку, а она не лезет на голову. Тут он и сам поверил, что голова у него увеличилась. Растерялся Боря, побледнел. А мы — в хохот. Сейчас вспоминаю и думаю, какие мы были жестокие.
Или вот еще мой грех перед другим товарищем — Володей. В мореходке мы в одной роте были. Он маленького роста, но такой прилежный и любил командовать.
Как-то раз в каптерке у старшины я увидел адмиральские погоны и украл их. А ночью пришил к Володиной фланелевой форменке. Мы, все 72 человека, спали в одной казарме. Утром, после команды «подъем», должны были за 40 секунд одеться и встать в строй. С койки прыгаешь в ботинки, с ними пролезаешь через широченные матросские штаны и уже по ходу натягиваешь форменку. Тут уж некогда смотреть, что у тебя на погонах.
Так что в то утро Володя встал в строй с погонами адмирала. Главстаршина Коля подходит к нему, глаза вылупил от удивления и кричит: «Что это за адмирал Канарис?!» Хвать Володю за погоны, хочет оторвать, но не тут-то было — я их пришил двойной ниткой десятого номера. Вся рота ржет, за животы держится. Наконец погоны сорваны, все утихли. Узнали, что это моя проделка, дали мне три наряда вне очереди. А Володю до конца учебы звали «адмиралом Канарисом».
Сын Нептуна
12 февраля 1991 года
01°58’ с.ш., 23°50’ з.д.
Ночью прошли экватор, теперь по старинному обычаю имею право называться «сыном Нептуна». Сколько я этого ждал, а вышло не так, как мечтал. Думал, что будет тихо, солнечно, днем. Но идут шквалы один за другим. Шторм, скорость ветра 30 узлов.
Не дает мне погода увидеть острова святых апостолов Петра и Павла, они остались слева, и ветер не дает идти в их сторону. И мыс Горн из-за шторма я не увидел.
14:40. Не так я думал встречать Нептуна на экваторе. Я даже немного вина оставил, но сейчас не до выпивки. Хорошо сварить хотя бы суп. Я устал, сейчас бы поесть и лечь спать. Но отдыхать нельзя, ветер не утихает. Большая волна сбивает с курса.
Хандра
13 февраля 1991 года
01°07’ с.ш., 22°23’ з.д.
Настроение плохое, никогда так не чувствовал себя. Шторм немного стих. Скорость ветра упала с 50 до 30 узлов. Но большая зыбь держится. Сменил галс, лег на курс снова к экватору.
Что-то на меня напала хандра. Ничего не хочется делать. Нет никакой радости от того, что прошел экватор. Дней через 80–90 буду в Австралии. Но это я так планирую, а как Бог распорядится, неизвестно.
Ищу причины своей хандры. Наверное, просто устал. Не только физически, но и морально. Слишком этот год тяжелый, почти без отдыха. Его у меня уже несколько лет не было. В 1988 году — поход через Ледовитый океан. В 89-м — автономный поход к Северному полюсу. Летом того же года — велопробег через всю страну. Подготовка и одиночный поход к Северному полюсу. Он завершился в мае 1990 года. И сразу одиночное плавание вокруг света. Такие экспедиции не только меня, но и супермена измотали бы.
00:30. Что-то творится неладное. Стоят паруса, а яхта не идет, словно ее кто-то держит. Ночь темная, только вода светится. Я добавил парусности. Скорость ветра 25–30 узлов. Яхта на месте, показывает 1 узел. Не могу понять, что случилось, что за район. Кто держит «Караану»? Здесь течение такое сильное, что паруса еле-еле его усиливают.
