Нужен был особый контракт. Это означало, что камеру изготовят на нескольких фирмах Запада и в разных странах. Но все оборудование — это установка с многоэтажный дом. Сама камера — 8 кубических метров, а вот насосы для создания глубокого вакуума…
Заказали камеру в Европе, отправили в Японию; а там заменили на местную, специально для этого изготовленную. Камеру строгого эмбарго привезли в СССР. Японские специалисты наладили ее, и в ней проходили испытания космонавты и приборы для космических целей.
Разведка взялась обеспечивать космическую программу термобаровлагокамерами различных размеров. Одновременно решалась проблема обеспечения технологий их производства на отечественных заводах. Отставание в таком производстве определялось в семь лет. Нужна была камера объемом в 17 кубических метров, а это уже оборудование на нескольких большегрузных железнодорожных платформах.
Началась разработка путей выполнения задания. Главным моим помощником в этом деле был «Кондо», японец почти моих лет, коммерсант, что весьма важно, так как нужен был организатор. «Кондо» и я разработали поиск в Японии конструктора климатических камер, который взялся бы решить техническую задачу по созданию изделий подобного типа силами японской стороны и укомплектовать их электроникой американского производства.
Так волей или неволей «Кондо», я и японский конструктор стали инициаторами развития сверхнового направления в японской промышленности — имитации условий космоса на Земле. Думаю, и сейчас японское агентство по аэрокосмонавтике получает камеры этого конструктора-энтузиаста, который, к сожалению, уже умер. Но он оставил память — инженерную мысль и для России, и для Японии.
«Кондо» помог «Конструктору» негласно получить необходимые сведения о производстве на американских, английских и французских фирмах. Первая камера в 17 кубических метров была сделана за какие-то десять месяцев. За ней были другие, но вершиной конструкторской мысли стала камера в 100 кубических метров. Электроника для нее была уже японского производства, вакуумные насосы — из США, Англии и Японии.
В середине года я побывал на Британских островах, где в Лондоне получил образцы ионообменных смол и сведения о их производстве на английской фирме «Ай-Си-Аи». Это была целевая поездка.
Визит в Лондон — это снова музеи и картинная галерея национального искусства Тейт, где я простаивал часами перед великим маринистом Тернером. Фирма-клиент ТХИ устроила в мою честь ленч, после него мне указали на место, обозначаемое во всех странах мира двумя буквами. Обратил внимание, что оно предназначено явно для двоих. О своем открытии я уведомил присутствующих и пригласил кого-либо присоединиться ко мне.
— Это не в английских нравах — или один, или трое…
— А зачем же на двоих?
— О, это от британской демократии: могу, но не хочу… Быть в Лондоне и не посетить Бейкер-стрит для меня казалось непростительным. На этой улице, в доме 221-6 английский писатель Артур Конан Дойл «поселил» знаменитого детектива. Вот на доме вывеска «Покои доктора Ватсона», рядом гостиница под названием «Отель Шерлока Холмса», а вот и квартира сыщика. Писатель умер, не узнав, что на улице появится действительно дом с выдуманным им ранее номером.
Когда в него въехала фирма, в офис полетели письма в адрес… Шерлока Холмса. Почты было столько, что фирма решила выпустить брошюру, в которой говорилось «об особом отношении к прославленному детективу». В офисе появилась «секретарша мистера Холмса», которая отвечает на письма читателей. «Мистер Холмс попросил меня ответить от его имени…», «Мистер Холмс сейчас на отдыхе…», «Мистер Холмс разводит пчел в графстве Суссекс…»
Захожу в таверну-салун на углу здания «Отеля Шерлок Холмса», надеясь посетить комнату, воспроизводящую обстановку кабинета сыщика, и упираюсь в спины людей, плотной толпой стоявших по всему залу. Все ели, пили и громко разговаривали, шум стоял неимоверный. Бармен, краснощекий упитанный мужчина в традиционном белом фартуке, явно меня о чем-то спрашивал.
Я кивнул, и через секунду в мою сторону поплыла тарелка с чем-то съестным и огромная кружка пива.
На тарелке лежал изрядный кусок ростбифа, пара картофелин и кусочки моркови. Приноровился в такой давке и стал осторожно орудовать вилкой с двумя зубцами. Минут через десять меня вынесло к ступеням лестницы. Поднимался я с трепетом в ожидании встречи со священным жилищем великого мастера сыска.
В кабинете в упор на меня смотрели горящие фосфором глаза собаки Баскервилей, рядом змея из новеллы «Пестрая лента», тут же трубка, скрипка и лупа сыщика. На столе лежит бумажка с шифрованной запиской — это «пляшущие человечки». А вот и сам мистер Холмс — именно в такого сыщика стрелял наемный убийца, приняв бюст за реального детектива.
Уношу с собой «Каталог коллекции Шерлока Холмса», на котором делаю надпись: «Куплена 23 июня 1966 года во время посещения таверны Шерлока Холмса, которая расположена в двух минутах ходьбы от Трафальгарской площади».
Успех разведчика во многом зависит от того, как сложатся его отношения с «чистыми» работниками ведомства, «под крышей» которого он работает. В моем случае — Теххимимпорта. Обязанности по работе я исполнял профессионально, рос в должностях. От меня «чистые» получали помощь не только советами, но и делами. Работы я не сторонился, и вскоре мои коллеги перестали стесняться меня. Более того — стали помогать.
Далеко не всегда надо оформлять отношения «помощник» — разведка на юридической основе. Чаще всего я имел дело с людьми, доброжелательно настроенных к органам.
Один из директоров конторы в ТХИ долго сторонился меня, но жизнь помогла и ему и мне все расставить по своим местам. Под его началом работали молодые мужчина и женщина — оба семейные. Мужчина оформлялся на работу в западную страну в качестве представителя ТХИ — в той стране шли закупки оборудования для «Большой химии». Когда билеты уже были на руках, в партком Внешторга пришло анонимное письмо. Работника обвиняли в интимной связи с женщиной из конторы. Партком потребовал разобраться.
В отчаянии директор обратился ко мне. Я знал подчиненного ему работника и плохого о нем ничего сказать не мог. Спросил своих «помощников» — те подтвердили порядочность человека.
— Валентин, можешь сказать в парткоме, что со стороны нашей службы к сотруднику претензий нет, анонимка — клевета…
Я превысил свои полномочия — это было дело контрразведчиков, но стоял вопрос о важной государственной работе в стране, решающей задачи для нужд и нашего народного хозяйства. И я взял «грех» на душу. Я не был уж столь бескорыстен, надеясь, что это зачтется мне в работе с руководством ТХИ. Так и случилось. Работник уехал за рубеж, честь женщины была спасена, а я стал обращаться с доверительными просьбами к директору, который в отношениях со мной до этого случая был весьма строптив.
