— Будем собирать, как есть, — подумав, решил Рябошапченко.
— А как же испытание?
— Что же, у вас и маховики не проворачиваются? — спросил Рябошапченко.
— Да нет, поднатужиться — можно провернуть...
— Ну и хорошо. Святой Микола Мирликийский вывезет.
Этот диалог, переданный Иваном Александровичем, Николай вспомнил сейчас со всеми подробностями. Утром на испытаниях будут майор Загнер и капитан Риш из оберверфштаба. К двигателям встанут он сам и Ляшенко. Механика и его помощника они спровадят на верхнюю палубу.
Солнце его разморило, охватила усталость, хотелось спать. Он погасил лампу и хотел было лечь, как послышался осторожный стук в дверь. Николай открыл первую дверь, прислушался и тихо спросил:
— Кто?
— Рябошапченко! — услышал он и с удивлением и тревогой открыл дверь.
Иван Александрович в комнату не вошел, а поманил Николая во двор. Они спустились вниз.
— Что случилось, Иван Александрович? — спросил Николай.
Он понимал, что так поздно из Аркадии, где жил Рябошапченко, сюда, в центр, его могло привести только важное, неотложное дело.
— Случилось такое, что я решил, не дожидаясь утра, повидаться с тобой и предупредить, — начал Рябошапченко. — Сегодня, часов в восемь вечера, ко мне пришли Иван Мындра и Василий Тихонин. Со всей категоричностью Тихонин сказал, что после того, как они прочли сводку Совинформбюро — каюсь, я показал, — они решили не «чикаться». Василий так и сказал: не «чикаться» с оккупантами по мелочам, а во время ходовых испытаний «Райнконтра» в понедельник, завтра, выбросить в море гитлеровскую шкуру Гефта, изолировать команду и увести буксир в расположение частей Советской Армии. В этом деле, по его словам, принимают участие Сушило, Кучма и Кудым-Васильев. Тихонин, как машинист первого класса, встанет к машинам, а Иван Мындра — яхтсмен, капитан малого плавания — будет штурманом.
Василий Лукьянович ТИХОНИН («Василь»).
Рабочий механического цеха, активный член подпольной группы.
Иван Яковлевич МЫНДРА.
Рабочий механического цеха, активный участник подполья.
— Ха-ро-ший парень!.. — не удержался Николай. — Ну, а что же ты, Иван Александрович?
— Что я? Не мог же я сказать Тихонину правду!.. Выругал его за авантюризм. Потребовал строгой дисциплины. Запретил даже думать о захвате «Райнконтра». Поначалу я даже посмеялся, потом появилась у меня тревожная мысль: а вдруг они не послушают? Свербит и свербит в мозгу. Я не выдержал — и к тебе, благо, у меня ночной пропуск...
— А знаешь, Иван Александрович, ведь ты маху дал.
— Неужели?
— Ты бы похвалил Тихонина за боевитость, за патриотизм, за интересное решение, а потом невзначай сказал, что на «Райнконтре» далеко не уйдешь. Что муфты переднего и заднего хода смонтированы с тайным расчетом лишить его возможности маневра. А план Тихонина можно осуществить на быстроходном эсминце, и ты, мол, об этом склонен подумать.
— Да, Николай Артурович, вижу ошибся. Что теперь делать?
— Завтра с утра, до начала ходовых испытаний, вызови к себе в конторку Тихонина и Мындру — разумеется, куда-нибудь отошли Лизхен — и скажи, что ты всю ночь не спал, думал над их предложением.
— Понимаю.
— Ты давно знаешь Василия Тихонина? Откуда у него эта боевая романтика и ненависть?
— В двадцать лет биография у человека простая. Кончил Черноморскую школу плавсостава. В декабре сорокового поступил в техфлот, попал машинистом на паровую шаланду. Война застала под Херсоном. Шаланду утопили, чтобы не досталась врагу. Парень пешком пробирался в Одессу. Где-то, кажется под селом Елинка, схватили его румыны, приняли за советского разведчика. Привезли в Александровку, допрашивали и били, били и допрашивали. Потом повели за околицу расстреливать. В этом селе у него жила родная тетка, увидела она Василия, опознала, бросилась солдатам в ноги, умолила... Пришел парень в Одессу, узнал от матери, что отец погиб у мыса Сарыч, под Севастополем. Долгое время Василий скрывался, ничего не делал, затем собрал ватагу сверстников, и стали они срывать со стен приказы оккупантов. Снова его поймали, привели в сигуранцу, нещадно били, думали — не выживет, отдали матери. А он выжил... По трудповинности пришел на завод...
— Теперь парень вырисовывается яснее. Ты, я вижу, знаешь своих людей!..
— Сам же говорил: присматривайся к людям, проверяй силу их ненависти. Личных дел с анкетой не завожу, но в памяти держу каждого.
— Что будешь делать, Иван Александрович? Двенадцатый час ночи. Трамваи уже не ходят. Может быть, останешься? У меня на кровати два тюфяка...
Тихо они вошли в комнату, Николай положил один тюфяк на пол и предложил гостю кровать, но тот заупрямился, лег на полу.
Утром на завод они пошли вместе, а спустя полчаса в кабинет Гефта пришла Лизхен с запиской:
«Уважаемый Николай Артурович!
Напоминаю Вам, что сегодня в 11.00 состоятся ходовые испытания буксирного судна «Райнконтр», на которых Вы обещали быть.
И. А. Рябошапченко».
«Что за черт! — подумал Николай. — Какая-то дурацкая записка! Как будто я сам не знаю о ходовых испытаниях!? — и, только взглянув на Лизхен, понял: — Рябошапченко вызвал к себе Тихонина и Мындру, а «длинные уши» отправил ко мне!»
— Как живете, Лизхен? — спросил ее Гефт, чтобы потянуть время.
— Скучно, скучно, скучно... — она сделала грустное лицо и уселась без приглашения в кресло.
«Ну да, тебе бы каждый вечер разъезжать на машине и принимать лунные ванны...» — подумал он, но сказал:
— Очень жалко, Лизхен, что вы скучаете. Как-нибудь мы выберем время и... Впрочем, он такой ревнивец...
— Не понимаю, о ком вы говорите... — она жеманно повела плечами.
— О майоре.
— У нас служебные взаимоотношения, — сказала она, поджав губы.
— Ну если служебные... — начал было он, но в кабинет вошел главный инженер Петелин.
— Я могу идти? — спросила Лизхен.
— Да, пожалуйста.
Лизхен вышла из кабинета, а Петелин, посмотрев ей вслед, подмигнул Николаю:
— Переманиваете секретаря у Рябошапченко?
— Занялись стиркой чужого белья, Борис Васильевич! — не сдержался Николай и открыл технический справочник, лежащий на столе.
— Я не знал, что белье ваше! — парировал Петелин.
Николай не ответил. Словно забыв о главном инженере, он выписывал из справочника колонку цифр.
Помолчав, Петелин спросил:
— Состоится у нас с вами, Николай Артурович, откровенный разговор?
— Если вы, Борис Васильевич, способны на откровенность! — усмехнулся Николай.
— Рабочих рук не хватает. Господа заводские пролетарии работают из-под палки. Вы это отлично знаете. Зачем вам понадобилось увеличивать вдвое бригады Гнесианова? У них нет фронта работ.
