Только на третьи сутки пустыннику повезло: удалось занять место на полу под нарами. Здесь можно было вытянуться, хотя и приходилось лежать на одном боку. Чтобы повернуться на другой бок, нужно было с немалым трудом вылезти из-под нар, а затем снова протиснуться обратно, туда, где в несметном количестве обитали вши и блохи — хоть лопатой греби… Каждое утро штатная медсестра проходила по коридору вдоль камер и, не открывая дверей, спрашивала: «Больные есть?» Ей отвечали: «Нет», и она поспешно уходила домой. Иногда все же устраивали баню, но поскольку дезинфекционная камера не работала, вшам и всем прочим насекомым было великое раздолье. Арестанты боялись разглашать эту тайну, что грозило острижкой волос, а потому терпеливо переносили тиранию насекомых.
Но вот, наконец, из Москвы пришел ответ, что в картотеке разыскиваемых преступников фамилия пустынника не числится. На следующий день его вызвали в спецчасть и зачитали существующее положение, по которому в 24 часа ему следует выехать из города на свою родину. Возвратили просроченный паспорт с приклеенным к нему листком-маршруткой и выпустили из спецприемника.
Обняв злополучную медогонку, брат вышел за ворота спецприемника и направился к своей хозяйке — верующей женщине, у которой обычно останавливался при посещении города. Было еще утро, он шел полупустыми улицами, размышляя — как ему добраться до Амткельского ущелья. Около открытой калитки одного из домов отшельник заметил грузовик, в кузове которого в два ряда стояли ульи. Расспросив шофера, он с удивлением узнал, что хозяин везет их на берег Амткельского озера, и стал проситься к ним в попутчики. В это время подошел и сам хозяин ульев. Он благосклонно отнесся к просьбе отшельника и помог втащить медогонку в кузов.
По пути заехали на квартиру, где хранился сахар и другие вещи брата. Все это тоже погрузили в кузов и очень медленно, с великой осторожностью отправились в дальний путь. Хотя между сотовыми рамками и были вставлены сплошные клинья, препятствующие их раскачиванию, все же пчеловод-хозяин часто напоминал шоферу об осторожности, особенно когда свернули с основной трассы на проселок. Объезжая все неровности горной дороги, только поздно вечером, но без особых приключений, добрались они до небольшого горного селения.
Чтобы не попадаться на глаза никому из местных жителей, пустынник попросил остановить машину при въезде в село и, поблагодарив доброго пасечника, направился уже в темноте к табачному сараю, который приметил поблизости. Ночевать на земляном полу даже в сарае было небезопасно, поскольку в этих местах водится немало ядовитых змей и скорпионов. Пошарив в темноте, он так и не смог обнаружить в этом обширном помещении никакого предмета, на котором можно было бы если не лежать, то хотя бы посидеть. Пришлось снять с боковых жердочных прогонов табачное вешало и на нем устроиться на ночлег. Рано утром, еще до рассвета, брат-пчеловод привязал к медогонке походные лямки, положил внутрь мешочек с сахаром и, надев, как рюкзак, на плечи, отправился в путь.
Чтобы попасть в Амткельское ущелье, ему нужно было перевалить через горный хребет, разделяющий две долины. На другую сторону хребта он надеялся перебраться через седловину, которую хорошо рассмотрел с машины еще вчера вечером, когда подъезжали к селению. Пустынник по опыту знал, что охотники всегда используют такие седловины для перехода из одного ущелья в другое. Это означало, что там непременно должна быть хорошо расчищенная тропа.
Сначала он поднимался по тропинке, протоптанной домашними животными, но вскоре она уклонилась от нужного направления. Пришлось свернуть с нее и двинуться напрямик по абсолютно неизвестной местности.
На пути ему попались высокие, почти в рост человека, заросли папоротника, которые ночью обильно покрылись росой. Пробираясь сквозь них, пчеловод промок до нитки. Сухой осталась одна шляпа. За этой преградой тут же последовала другая — густые поросли молодых грабов. Это не то что папоротник, который почти без сопротивления уступает дорогу, ложась на землю. Невысокие, но необыкновенно упругие ветви граба поневоле заставляли почти через каждые три-четыре шага менять направление пути, выискивая между ними просвет, сквозь который можно было бы протиснуться с объемистой ношей, благо, гладкая поверхность медогонки не позволяла деревцам цепляться за нее.
Наконец, он вышел к массиву крупного букового леса с редкими зарослями рододендрона. Солнце стояло уже высоко над горизонтом, проглядывая между ветвями высоких деревьев. Пригревало. Приметив на земле поваленное бурей большое дерево, пустынник сел на него передохнуть. Через несколько минут отдыха он вдруг с удивлением почувствовал, что непрестанная молитва, которая по непонятной причине остановилась в городе, самопроизвольно, без всякого понуждения с его стороны, теперь вернулась вновь. Прислушавшись к ней, он обратил внимание на то, что молитва совершалась сейчас не в такт участившемуся от быстрой ходьбы биению сердца, хотя какая-то своебразная ритмичность, едва уловимая сознанием, все же соблюдалась.
Долго он сидел, прислушиваясь к этому загадочному и непостижимому явлению. Однако нужно было двигаться дальше. Воодушевленный неожиданным возвращением молитвы, он бодро вскинул медогонку на спину и снова пошел вверх к седловине по западной стороне горного отрога. Достигнув ее, пустынник перевалил на другую сторону хребта и начал спускаться в Амткельскую долину по восточному его склону, направляясь к своей пустыньке. Идти стало намного легче. Рядом с тропой росли кусты рододендрона и лавровишни. Придерживаясь за них руками, ему удавалось сохранять равновесие на самых крутых и неровных местах. Не глядя по сторонам, он шел ускоренным шагом и не заметил из-за густых зарослей развилку тропы, где ему следовало взять немного левее. Упустив этот поворот, пустынник незаметно для себя свернул на охотничью тропу, которая, отклоняясь немного вправо, плавно спускалась по направлению к шумящей внизу реке.
Быстрым шагом он уверенно шел по этой тропе, пока путь ему не преградило огромное сломанное дерево. Пролезть под ним можно было только опустившись на колени.
Такой преграды на пути он прежде никогда не встречал. Пчеловод понял, что заблудился. Пытаясь найти ориентир, он остановился и стал внимательно осматриваться по сторонам, пока, наконец, не заметил слева от себя между густых ветвей хорошо знакомый ему гребень отрога, который спускался к тому месту, где пролегала основная тропа. До гребня, казалось, было совсем рукой подать, если, конечно, идти напрямик через густые заросли, покрывавшие крутой склон. Без своей громоздкой и тяжелой ноши он взобрался бы на него без труда. Но вот с медогонкой…
