В.К. Есть у Лакшина такое признание: «Как многие другие люди моей генерации, я был взращен так, что мне претит всякий оттенок агрессивного национального чувства: антитюркизм, антисемитизм, антиамериканизм. И русский шовинизм мне враг. Но примите уж как угодно, как причуду или национальный предрассудок, но мне почему-то хочется, чтобы к понятию «русский» – русского характера, русской культуры, русской литературы – относились хотя бы с минимумом уважения и справедливости». А одно из своих выступлений назвал гордо и даже несколько вызывающе: «Я – русский литератор». Не находите ли, Виктор Сергеевич, что нынче называть себя так стало рискованно? Не за то ли, что вы последовательно отстаиваете достоинство русского имени, некий кинодраматург Аркадий Инин навешивает на вас в газете «Труд» ярлык «российского нациста»? Ничего себе – вы, солдат Великой Отечественной, тяжело раненный в борьбе с нацизмом, оказывается, теперь сами нацист…
В.Р. Не надо отвечать на подобные идиотизмы. Рабиндранат Тагор очень хорошо сказал: «Если ты будешь бросать камнем в каждую лающую на тебя собаку, ты никогда не дойдешь до цели». Скажу только: много развелось духовных бомжей. Им все равно где. Им главное, как и бомжам обычным, порыться в помойке и нажраться. Вот главное…
А наше правительство сейчас ведет сражение с народом именно потому, что он не хочет изменять себе, не хочет быть другим, чем он был при Советской власти, быть другим душой.
В.К. Знаете, Виктор Сергеевич, для ваших критиков и вы, и я, и все, кто разделяет вашу точку зрения, – это «совки». Вот словечко-то придумано! Кстати, после одной из прошлогодних наших бесед, опубликованных в «Правде», если помните, на вас очень злобно набросились как раз за то, что вы уж слишком любите культуру советскую и недооцениваете американскую. И вообще советское американскому предпочитаете…
В.Р. Что поделаешь, грешен, но уж какой есть. Не люблю людей, которые получили от Советской власти буквально все, а теперь кричат: «Распроклятая, трижды распроклятая!». Наверное, нехорошо говорить о покойнике Нагибине, я люблю его рассказы, но как же можно: тебя печатали вовсю, ты стал знаменитым писателем, широко шли фильмы по твоим сценариям, кажется, все в этой жизни имел – и вдруг оказывается, что ты – жертва. Или Майя Плисецкая, которая заявляет: «Как ужасно у меня сложилась судьба». Ах, каждой бы артистке по четвертинке такой судьбы… Нет, я так не могу. Вот у меня в книге есть глава «Я счастливый человек». Действительно, я счастливый человек, потому что те крохи, которые я делал, мои пьесы и фильмы, были хорошо восприняты зрителями.
Но дело, конечно, не только в личном самоощущении. Надо же объективно на все смотреть. Была революция, кровавая революция, с гражданской войной. Однако сколько потом песен прекрасных советских родилось, которые мы до сих пор поем! Сколько появилось художников ярких, возникли целые направления! Какое возникло новое кино – с Эйзенштейном, Пудовкиным, Довженко! А театр… Вот у меня лежит книжка, сколько было театров в то время. Боже мой, какое многоцветье!
А сейчас? Какими созданиями сейчас мы можем погордиться, чему порадоваться? Очень немногому. Показательно – нынешний упадок культуры и духовности как симптом состояния нашего общества.
Виктор Розов с академиком Леонидом Абалкиным
Что же касается Америки… Да, это великая страна. Очень сильная, энергичная, предприимчивая. Я много раз там бывал, и всегда – с интересом. Однако позвольте мне иметь свое мнение. Основа Америки – это доллар, основа ее – это капитал, основа ее – это тело. Вот ты много денег имеешь – и все… Духовность же Америки, в общем, заемная.
Я писал уже где-то: единственное, что, на мой взгляд, американцы самостоятельно и великолепно сделали, – это мюзикл. Им (в массе, конечно) не надо такой духовной пищи, которая нужна нам, без которой мы жить не можем. Им нужно развлечение. И мюзикл как развлечение великолепен! Испытываешь восторг. Это определенное искусство и, бесспорно, хорошее искусство, но – развлекательное. А нам подай поглубже что-нибудь, пошевели мне душу. Я не прочь на спектакле поплакать настоящими слезами и, вытирая слезы, выходя из театра, говорю странную фразу: «Ой, как хорошо!».
Помню, вышел после чеховского «Вишневого сада», еще когда играли Книппер-Чехова, Качалов, Тарханов – великие актеры. Так вот, вышел из театра – бедный, голодный был, уж, казалось, проклинать должен все на свете, – перешел улицу, уткнулся лбом в стену, стою, и слезы льются на тротуар. И такое было счастье! Мне было все равно, куда идти, мне ничего не надо было. Я через Чехова, через Художественный театр ощутил то божественное, чем и рождается истинное искусство.
А что пытаются мне сейчас навязывать из другой культуры?.. Ну бывает и любопытно, экзотично. Как моя любимая телепередача была раньше – «Клуб кинопутешествий». Я где-то вдруг в Африке, бегут носороги, бегут жирафы. Интересно, верно? Так и тут. Мне интересна любая культура. Кроме той, замечу, псевдокультуры, которая проповедует и несет, агрессивно несет бездуховность или совершенно чуждую мне духовную сущность. Как я не люблю этих зачастивших к нам проповедников! Какие-то лютеране, чертяне, дьяволяне… Я не знаю, кто они, но видеть и слышать их не могу. Потому что я другой культуры. Я православный, крещеный, и с детства во мне заложены папой и мамой какие-то иные основы… Знаете, я горжусь, что родился в стране такой высокой культуры.
В.К. Эту гордость оппоненты ваши толкуют по-своему.
В.Р. Что ж, как говорится, на здоровье. Не понимают, стало быть, или не хотят понять. Вот недавно была у меня перепалка по такому поводу. Один автор в «Независимой газете» облил грязью Достоевского, любимого моего писателя, вытащил и раздул скверный какой-то, будто бы имевший место бытовой эпизод. Я ответил, что пачкать грязью такого великого писателя недопустимо. И я написал, что когда читал Достоевского в возрасте 18–19 лет, то прыгал от радости. Тот автор ответил мне: как можно прыгать от радости, когда там Смердяков, когда там Раскольников, когда там Свидригайлов и т. д. Он не понимает, что я радовался соприкосновению с гением. Ведь каждый гений нас берет как бы под локоток и поднимает на ту духовную высоту, где он находится, и наслаждение от этого особенное. Этот человек не понимает. Он, значит, не живет душой. Он, может, живет разумом, но жить душой – это гораздо выше, чем жить разумом.
А когда нам предлагают жить просто телом… «Бери, большой тут нет науки, бери, что только можно взять. На что ж привешены нам руки, как не на то, чтоб брать, брать, брать». Вот нам предлагают это…
