В конце 1933 года Серов был принят в партию. Он мало сказал о себе, но за него говорили его биография сталевара и потомка уральских рудокопов, характеристики, высказывания командования и политических работников авиабригады. Немалую роль сыграли в оценке его как советского летчика свидетельства командования, что ни в летной школе, ни в Гатчине, ни в сложной обстановке Дальнего Востока Серов не имел ни одной аварии, ни одного "происшествия" в летной практике по своей вине.
Серов поделился со звеном своей радостью. Его сердечно поздравили. Он сказал:
- Вы сами знаете, только я хочу еще раз напомнить, ребятушки: звено должно стать первым. Можем мы летать и стрелять лучше других?
Власов понял его:
- Звено должно стать коммунистическим. Летчики приналегли на учебу и летную тренировку.
Все они были комсомольцами, готовились к вступлению в , партию, и это предложение не застигло их врасплох. Но раз решение принято, надо его выполнять. Серов летал отдельно с Власовым и с Сидоровым, летали всем звеном, добиваясь единства и согласованности в совместном полете. Звено начало завоевывать первые места в отряде и эскадрилье.
В летной практике Серов учился, как и раньше, всегда у лучших летчиков авиабригады, добиваясь разрешения присутствовать на полетах других отрядов и эскадрилий, перенимая их мастерство, подмечая, чего им не хватает, и потом не лишал себя удовольствия показать, что кое в чем может превзойти этих испытанных и опытных пилотов.
Его выбрали парторгом отряда, куда входили три звена истребителей со всем своим техническим составом. Работы стало больше. Но Серов не боялся этого. Он понимал, что усиление партийной работы непременно скажется на результатах. И добился того, что не только летчики отряда, но и техники и мотористы в соревновании вышли на первое место, отряд стал ведущим в эскадрилье. Летчики второго звена порой дружески корили своего командира за "чрезмерную" требовательность. Звену приходилось порядочно попотеть, тренируясь и на земле, и в воздухе. Но зато они умели выжимать из техники все возможное. Дружба их окрепла, они почти не расставались друг с другом. Товарищи шутили:
- И на земле вы ходите строем.
- Мы и пилотируем строем.
- Это хвастовство мы знаем.
- Мы ни разу не похвастали тем, чего не смогли бы сделать.
- Это каким же образом вы строем пилотируете? - спросили у Серова.
Тот показал на пальцах:
- Очень просто. Три пальца: куда средний, туда и оба ведомые.
Сначала эти слова принимались как шутка. Но Серов серьезно готовил своих летчиков к групповому пилотажу. В то время групповой пилотаж был новинкой и почти не практиковался в авиации. Когда Анатолия укоряли за хвастовство, он сердился, вспоминал, как в детстве однажды похвастал перед ребятами, что будет ходить на лыжах лучше их, а у него и лыж не было, и он сделал их своими руками для себя и двух-трех приятелей и действительно скоро "обставил" всех на лыжне. По натуре он не хвастал, он обещал. И обещанное непременно исполнял. Обещание рождалось у него как итог поисков и быстрого соображения. Он думал: "Это возможно, и это будет хорошо". И вслух: "Я это сделаю".
- Умеем же мы летать по маршруту, точно соблюдать дистанцию. И пеленгом летаем. Можно рассчитать и попилотировать одновременно. Вы только идите за мной и делайте, как я. Все будет в порядке!
Начались расчеты, споры, искания. В летные дни, уйдя в свою зону, звено тренировалось, выполняя фигуры пилотажа одновременно, сначала простые, затем переходя к более сложным.
Александр Власов смело шел за командиром. В полете его машина была настолько близко от машины Серова и так точно выполняла назначенные фигуры, что составляла как бы одно целое с серовской "двойкой" (номер истребительного самолета Серова). При пикировании он еще больше приблизился, и это грозило катастрофой. Когда они вышли из пике и пошли по прямой, Власов посмотрел в сторону Серова, ожидая одобрения, но тот погрозил ему кулаком. На земле Серов сделал Власову строгое замечание.
- Ты хорошо идешь "впритирочку" к моему самолету. Но когда сокращаешь заданную дистанцию, то не учитываешь, что одно движение - и обе машины "загремят", обрубив друг другу плоскости. Я требую исключительной точности соблюдения заданного расчета.
Власов остро переживал неодобрение Серова, которого успел полюбить всей душой. В конце концов ему удалось добиться такой же свободы маневрирования и согласованности, какая была у Анатолия.
Андрей Сидоров вначале проявлял большую осмотрительность и даже несколько отставал от ведущего, как бы примериваясь к тому новому, что вносил в летную практику командир звена. Он тщательно отрабатывал каждый элемент группового пилотажа, проверяя его не только в полете, но и на земле, с карандашом и тетрадкой в руках. Но потом он участвовал в пилотаже строем с удивительной легкостью и свободой.
Тройку летчиков прозвали ЗВЕНОМ ВОЗДУШНЫХ АКРОБАТОВ. Слава о нем разнеслась по авиаточкам вдоль всей границы. Имя Серова стало известно не только в авиачастях ДВК, но и называлось на разборах многих военных авиационных соединений страны. Опыт серовского звена был продемонстрирован на воздушных состязаниях и стал внедряться в жизнь военной авиации.
Однажды вечером Сидоров зашел в комнату, где жили Серов и Власов. В руках у него была одна из его многих папок. Серов засмеялся: у Сидорова все было разложено по папкам - выписки из учебников, выписки из приказов на его счет, о наградах и поощрениях, копии или оригиналы его собственных выступлений на собраниях или конференциях комсомольцев, автобиография, письма и т. д. В это время Власов недовольно говорил о новой кличке. Что за акробаты! Разве это цирк? Серов возражал:
- А что, пускай акробаты. Петра Нестерова тоже звали акробатом.
- Но он был оскорблен этим, - сказал Сидоров. - Его хотели оскорбить этим прозвищем.
- Нестеров дрался за маневренность, - вспомнил Серов. - Он считал фигурные полеты высшей школой, приучающей пилота выходить из самых трудных положений, дающей ему свободу и уверенность в себе. Ведь познанная необходимость и есть настоящая свобода!
- Да, я знаю это из материалистической диалектики, - резонно заметил Сидоров.
- Так вот, ты можешь понять, что перед Нестеровым стояла эта необходимость. Авиация оправдывала себя только все возраставшей скоростью и при этом повышением боевой нагрузки. Нестеров боролся за маневренность! А ведь на каких машинах летал - буквально на гробах!
- Нестеров сам признавался, - сказал Власов, - что чем больше летает, тем лучше понимает опасность полетов. И все-таки на этих машинах, не имевших необходимых органов управления, он пилотировал, делал мертвые петли. Прямо танцевал в воздухе.
