В это время Настя за спиной повара бросила на пол дорогое блюдо. Немец отвернулся и стал ругать Настю, а я тем временем выбрала из корзины все яйца.
Дома я рассказала об этом маме, она побледнела, обняла меня и сказала:
— А если бы тебя поймали, посадили в тюрьму, сказала б ты, чья ты и кто ты?
Я ответила:
— Никогда!
— Но тебя били бы, мучили, как Галю…
— Я тогда бы думала о наших погибших комсомольцах. Они были мои старшие товарищи, а я — пионерка, их смена.
— Доченька моя, а ты не обиделась бы на нас, что мы послали тебя на такое дело?
Я сказала маме:
— Я горжусь вами и нашим делом и с радостью умру, если нужно.
Наконец настал день, когда Настя завела часовой механизм глины и ушла в партизаны. Через шесть часов, когда немцы спали, произошел взрыв…
Потом папа и мама отвели нас с братом в партизанский отряд, а сами вернулись в город и оставались там до прихода нашей армии.
Калерия Зажарская (1930 г.)
Наш партизанский отряд перебрался из Омельковских лесов на другую сторону Днепра, ближе к Лоеву. Наш командир Василий Анатольевич! Зарубов знал меня лучше других: он до войны был директором нашего Лоевского детдома. Однажды он позвал меня в свою землянку.
— Вот что, Костя, — сказал он, — ты должен выполнить одно важное задание. Завтра пойдешь в Лоев, в наш бывший детдом.
Я внимательно слушал Василия Анатольевича. Мне радостно было, что именно мне поручается важное задание. Кроме того, интересно было посмотреть на здание нашего бывшего детдома. Я знал, что там теперь разместился немецкий штаб.
— Ты знаешь входы и выходы в детдоме лучше других, а это как раз нам и нужно, — говорил Василий Анатольевич, покуривая трубку, которую мы до войны подарили ему в день рождения. — Мину с часовым механизмом знаешь?
— Мы в кружке подрывников изучали.
— Так вот, эту мину нужно подсунуть фрицам на обед, когда офицерье выпивает. Сделаешь?
— Конечно, сделаю, — сказал я.
Мне тогда казалось, что подложить мину будет очень просто. Василий Анатольевич поднялся и положил мне, как взрослому, на плечо руку.
— Партизан Костя Бодровец, иди к моему помощнику Володьке; я сейчас приду, и ты получишь подробные указания, что и как делать.
В Вишневском поселке, у бабки Насты, связной нашего отряда, я переоделся в лохмотья, напялил большую баранью шапку, а мину замотал в тряпки и привязал к ноге. Шел мокрый снег. От долгой ходьбы нога, где была подвязана мина, начала млеть. Я перебрался через реку и, наконец, увидел Лоев. Парк над рекой был вырублен, торчали только пни.
Василий Анатольевич и Володька советовали мне зайти к Артему — бывшему водовозу нашего детдома. Водовоз часто расклеивал в городе листовки, которые ему передавали партизаны. Я постучал в низенькое окошко. Мне открыла Артемова дочь Галя. Ей было четырнадцать лет — так же, как и мне.
— Отца дома нет, — сказала она. — Солдаты погнали строить мост.
Усталый, я уснул в Артемовой хате. Еще в отряде меня Василий Анатольевич предупреждал, чтобы я не спешил, хорошо все осмотрел и только тогда приступал к делу.
На следующее утро я подошел к зданию бывшего детдома. На крыльце стоял часовой. Под навесом, где раньше была столярная мастерская, дымила полевая кухня. Я решил сначала пробраться к кухне. Мина уже лежала у меня за пазухой.
«А что если завести механизм и как-нибудь бросить мину в кастрюлю с кофе?» — подумал я.
Я смело направился к навесу.
Немец, стоявший на крыльце, грозно показал на автомат, что висел у него на шее.
«Не пропустит», — подумал я и знаками принялся объяснять, что, мол, голоден. Немец сошел с крыльца, замахнулся на меня вальком от брички, кем-то брошенным у стены.
Толстый повар вертелся возле кухни и косо посматривал на меня. Заметив, что я все же пытаюсь пройти на кухню, часовой заорал и сдернул автомат. Я бросился бежать.
Ночевал я снова у Гали, она боялась одна без отца. А назавтра повар вдруг позвал меня на кухню.
Сначала я испугался. Мне показалось, что немец видит у меня за пазухой маленькую черную штучку. Повар кивнул на топор и дрова. Я понял, он хочет, чтоб я нарубил дров. Я посмотрел на часового, тот тоже кивнул головой. Повар взял одну кастрюлю с черным кофе и понес в помещение.
Рядом стояла еще одна такая же кастрюля. Я заволновался и не мог попасть топором по полену. Часовой все время поглядывал на улицу. Когда он отвернулся, я быстро вытащил мину и завел механизм. Сердце мое стучало: казалось, мина долго не заводится. Но нет, она уже тихонько постукивала, как карманные часы: механизм завел на десять минут.
Через десять минут должен быть взрыв. Оглянулся по сторонам и опустил мину в кофе. Она тихо звякнула о дно. Я схватил топор и что есть силы начал рубить дрова.
В это время подошел повар и закивал головой, показывая на живот — дескать, хорошо меня накормит. Потом он взял вторую кастрюлю и понес ее в штаб.
Теперь нужно было удирать. Ко как бежать — часовой ведь может задержать и заставить опять рубить дрова. Мне казалось, что кто-то будто кипятком ошпарил меня. «Через десять минут — все, — думал я. — Наверно, повар уже выловил черпаком мину и сейчас выбежит на двор».
Вдруг к штабу подкатила зеленая машина. Часовой вытянулся на крыльце. Из дому выскочили два офицера и открыли дверцы. Из машины вышел сухонький старичок с крестом на груди. В это время в дверях показался толстый повар и замахал мне, чтоб я незаметно уходил.
От радости и волнения я не помнил, как проскочил через разрушенные ворота и побежал улицей. Потом повернул влево и через оконный проем разрушенного дома бросился к реке.
Вдруг позади загремел взрыв. Застрочил автомат, прогудела грузовая машина. Но я уже был далеко. Остановился отдышаться за кустами, под крутым берегом Днепра, и засмеялся: «Это вам Василий Анатольевич кусок детдомовского сахара послал. От него и зубы, видимо, повыскакивали…»
После мы узнали, что мина разнесла на куски четырех офицеров и сухонького подполковника, по приказу которого были расстреляны сотни людей, сожжена не одна деревня.
Меня наградили медалями «За отвагу» и «Партизану Отечественной войны I степени».
Костя Бодровец (1931 г.)
Началась война. Ворвались немцы и в наше село Голубицы. Пусто стало на улицах. Люди сделались невеселыми, молчаливыми. Многие сразу ушли в партизанские отряды, с ними и мой старший брат.
Отец по заданию партизан стал работать у немцев. Пошлет он подводы за солью для немцев и сообщит партизанам, те и перехватят соль. Прикажут отцу пригнать скот, а он передаст партизанам, они придут, загонят скот в лесную чащу и спрячут там. Приедут немцы за скотом, отец и говорит, что не мог выполнить приказа — нет у крестьян никакой скотины. Немцы уедут, люди вновь пригонят скот домой.
