На форуме в древнем городе была сосредоточена главная жизнь населения. Тут находятся откопанные развалины правительственных, торговых и судебных учреждений, а также храма Юпитера. В самом городе гид показал храм египетской богини Изиды и роскошное огромное здание общественных бань (термы). Откопаны два театра: один — большой и открытый, на 5 тысяч зрителей, другой — малый и закрытый, для музыкальных развлечений.
Этим мне и пришлось ограничить свое посещение Помпеи.
* * *
Специальный интерес представляла для меня последняя поездка во Францию, где мне пришлось принимать участие в боевых кавалерийских маневрах ца севере страны, в окрестностях городов Cambrai и St. Quentin, и в больших горных маневрах на юге, в районе городка Крет (Crest, департамент Drome).
Те и другие маневры представляли для меня естественный интерес и помогли ближе ознакомиться с жизнью армии и всех родов войск, а также дали дополнительные наблюдения жизни разных общественных слоев населения.
Штаб руководства кавалерийскими маневрами, к которому я был прикомандирован, располагался в роскошной вилле-дворце. Хозяева виллы, богатая французская дворянская семья, приняли нас с большим радушием. Нас разместили в лучших комнатах и окружили всевозможными заботами и развлечениями. Ежедневно устраивались пышные обеды и небольшие семейные вечера-концерты, танцы и литературные чтения. Со своей стороны штаб устраивал для хозяев виллы выезды в наиболее интересные места маневров с объяснением всего происходящего и вызывал полковых трубачей играть во время обедов и вечеров.
Впрочем, для меня, мало любившего торжественные светские развлечения, несравненно приятнее были и условия жизни и вся обстановка на юге Франции, где маневры проходили в необычайно красивой местности, вблизи Гренобля. Отсутствие в городе Крет больших помещений заставляло штаб размещаться в нескольких домах — у городских жителей; сходились лишь к обеду и Ужину в городской мерии.
Мне была отведена хорошая, скромная, но чистенькая комната у хозяйки местной маленькой гостиницы, где стояли также прикомандированные к штабу два ординарца и два сержанта.
После ужина, оканчивавшегося очень рано, хозяйка приглашала меня почти ежедневно к вечернему чаю, в течение которого непрерывно царило большое оживление.
Когда я вернулся в Париж, то, к своему удивлению, уже не нашел там своей жены, приехавшей во Францию вместе со мной. Из оставленного ею письма я узнал, что она нашла Париж слишком суетливым и, воспользовавшись попутчицей, возвратилась в Россию. Этот поступок интересен с психологической точки зрения: мировой город с великолепными витринами разных женских мод и украшений пришелся не по вкусу жительнице Тишинского переулка московских Грузин.
* * *
Вернемся, однако, к моей службе в штабе Киевского военного округа. Она сосредоточивалась главным образом на обязанностях по отчетному отделению, выполнявшихся при содействии моих помощников (капитанов Духонина, Власьева и других), и на обработке секретных документов, поступавших из Вены в микрофотопленках и требовавших очень много труда для расшифровки их с помощью сильных луп. После обработки эти данные представлялись в Главное управление Генерального штаба. О моей работе Маврин доложил приехавшему как-то в Киев начальнику Генерального штаба Ф. Ф. Палицыну, который меня благодарил и приказал выдать мне в награду тысячу рублей. На эти деньги я купил отличный американский письменный стол с задвигающейся крышкой. Впоследствии в Петрограде он пропал вместе со всей квартирной обстановкой после моего отъезда на войну.
В течение 1907–1909 годов я выполнял требовавшийся от каждого штаб-офицера Генерального штаба строевой ценз по командованию батальоном и по ознакомлению с войсками других родов войск — с кавалерией и артиллерией.
Батальоном я командовал летом 1907 года в Миргородском полку. Командиром полка был тогда Ю. Н. Данилов (будущий генерал-квартирмейстер штаба Верховного главнокомандующего Николая Николаевича). Несмотря на внешнюю сухость Данилова, солдаты его любили за справедливость и заботу о них. Когда в 1909 году Данилов был назначен в Главное управление Генерального штаба, он мне предложил перейти в это управление. Артиллерийский стаж я отбыл на Киевском артиллерийском полигоне, активно участвуя во всем курсе артиллерийских стрельб. Никаких особых воспоминаний об этом у меня не сохранилось.
Несколько ярче прошел мой месячный кавалерийский стаж в гусарском полку Роопа. Как раз в это время Рооп был назначен с производством в генералы командовать лейб-гвардии конно-гренадерским полком, стоявшим в Петербурге. После отъезда Роопа из Белой Церкви и до назначения нового командира я, как старший в чине, недели две временно командовал гусарским полком и даже провел четырехверстную скачку с препятствиями.
Впрочем, конный спорт был для меня не новым делом. Сухомлинов в память своего командования офицерской кавалерийской школой часто устраивал для офицеров Генерального штаба охоты «за лисичкой». На первой охоте я получил приз.
В начале 1909 года в штабе округа произошли крупные перемены, перевернувшие всю жизнь штаба. Сухомлинов был назначен начальником Генерального штаба (а вслед за тем и военным министром). Его место занял Н. И. Иванов, пригласивший начальником штаба округа генерала М. В. Алексеева.[50]. Маврин получил корпус. Лукомский был переведен в Петербург начальником мобилизационного управления.
За последние недели моего пребывания в Киеве перед моими глазами как начальника отчетного отделения прошел ряд старших офицеров Генерального штаба — Деникин, Крымов, Довбор-Мусницкий, Бредов и другие. Я с ними едва успел познакомиться. Впоследствии они сыграли крупную, хотя и очень печальную роль в истории русской армии.
После ухода Маврина я с огорчением увидел безразличное, если не сказать отрицательное, отношение к делу разведки со стороны Алексеева.
Закончив все же обработку важнейших разведывательных данных о мобилизации и развертывании в случае войны австро-венгерской армии, я переехал в Петербург.
Не совсем ясной осталась для меня судьба моего главного заочного знакомого из числа переданных мне Роопом, некоего «Р». Он всегда фигурировал в моих долгих сношениях с Веной, но воочию никогда передо мной не появлялся.
Однажды дошел до меня рассказ о трагической судьбе одного из офицеров австрийского генерального штаба по фамилии Р., уличенного в том, что он выкрадывал, фотографировал и продавал одной соседней державе важные мобилизационные документы об австрийской армии. Генерал Конрад фон Гетцендорф — начальник генерального штаба австрийской армии, выслушав от него откровенное признание своей вины, вынул из стола револьвер, положил его перед преступником и вышел. Офицер понял свой приговор и привел его в исполнение. Этот поступок, помешавший вскрыть подробности преступления, был поставлен Конраду в большую вину. Был ли покончивший с собой офицер моим заочным знакомым или это было лишь совпадение, я не знаю. Могу лишь сказать, что когда перед самой войной в 1914 году я попытался по обычному адресу связаться с Веной, то получил ответ, был вызван на свидание в Берн, ездил на это свидание и даже достал последние интересовавшие нас сведения. Кто был этот «комиссионер», мне осталось также неизвестно, так как он отказался назвать себя, объявив, что это последнее свидание.
