этом молчаливом, спокойном на вид, но как она вскоре поняла, очень жестоком сражении.
Вначале она уставала пять часов подряд следить за шахматной партией, но вскоре привыкла и много времени проводила в турнирном зале, устроившись недалеко от столика Саши. Как зачарованная, глядела она на шахматные фигурки, молчаливо ожидающие приказания играющих, на партнера – в эти минуты заклятого врага не только Саши, но и ее самой. Ей казалось, она сама участвует в игре, вдохновляет мужа, помогает ему в трудные минуты, отдает ему часть своих сил. Беззвучно шептала Надя молитвы в самые острые моменты борьбы, охраняя Александра от ударов злой судьбы.
Когда партия кончалась победой Алехина, Надю охватывала безудержная радость; она считала тогда, что и ее доля участия есть в этой победе; в те редкие, слава богу, дни, когда Саша терпел поражение, она безутешно горевала, жестоко упрекая себя за то, что не смогла уберечь его от несчастья, мало молилась за успех сражения. Постепенно Надя стала неизменным гостем любого турнира, да и сам Алехин привык видеть рядом с собой преданного, верного друга: в него вселяло уверенность уже одно сознание того, что всегда где-то рядом с ним, совсем близко обязательно находится его Надежда.
В Буэнос-Айресе Надя также намеревалась неотступно находиться около столика играющих. Еще бы, разве могла она изменить привычкам, оставить его одного во время матча, в самый важный момент жизни! Однако ее ждало разочарование: помещение для игры устроили так, что ей неудобно было находиться рядом с играющими. Лишь в первый день Надя побывала на втором этаже клуба «Ахедрес де Аргентина» и с горечью убедилась, что будет лучше и для Александра, и для нее, если она останется внизу, на первом этаже.
Действительно, в маленьком зале, где шел матч, с трудом размещались играющие и секунданты. Немногие зрители, допущенные на второй этаж, были вынуждены следить за игрой через стеклянную перегородку, делившую зал на две части. В святая святых, непосредственно к столику играющих, допускались лишь секунданты Энрико Ибапьец и Даниель Диллетайн. Противники надежно изолировались от внешнего мира и только через бильярдную комнату могли выходить на балкон.
«Делать нечего, раз нельзя быть рядом с Александром, буду где-нибудь совсем близко от него», – решила Надя. Облюбовав удобное кресло у самой лестницы, ведущей на второй этаж, она просиживала в нем многие часы, пока наверху шло жаркое сражение, за которым она могла следить только по демонстрационной доске.
Сегодня одиночество было мучительно Наде. Вот почему она искренне обрадовалась, когда к ней подсел доктор Кастилио, лечивший Алехина.
– Я хотел серьезно с вами поговорить, – начал доктор. – Вы должны настоять, чтобы сеньор Алехин сделал перерыв в игре. В таком состоянии играть невозможно!
– А как дела Алехина сегодня? – осведомилась Надя.
– Мастера говорят: положение трудное, – ответил доктор, считавший себя не настолько компетентным в шахматах, чтобы судить об игре чемпионов. – Это понятно! Играть при такой болезни немыслимо. Поверьте мне, я врач.
– Я не только верю, дорогой доктор, – тихо сказала Алехина, взяв аргентинца за рукав. – Я лучше всех вижу, как мучается Александр. Ночи не спит, стонет от боли. Я и не предполагала раньше, что воспаление надкостницы может протекать так мучительно.
– Так это же ужасная болезнь! Хорошо еще, что мы облегчили ее, удалив несколько зубов. Одного не пойму – как он может играть в таком состоянии? Фантастике! – воскликнул доктор с истинно аргентинским темпераментом.
– Он привык терпеть, – ответила Надя. – Сколько он перенес в жизни: контузия, голод, лишения… У Саши сильная воля!
– И все же больше так играть нельзя. Вы обязаны уговорить его сделать перерыв, иначе он совсем испортит матч, потом нельзя будет ничего поправить.
– Я просила Сашу об этом. Он объяснил, что это невозможно. Есть такие лондонские условия, претенденты на матч с чемпионом мира подписали их в двадцать втором году. Там сказано: каждый из противников может взять перерыв по болезни только на три дня в течение всего матча.
– Так пусть хоть три дня отдохнет!
– Вы забыли, доктор, он уже сделал перерыв на один день – после четвертой партии, когда терпеть боль совсем не было возможности.
– Я знаю. Но можно же еще два дня… А может быть мы его за это время подправим.
– А если потом случится что-нибудь серьезное, вновь какая-нибудь болезнь? Что тогда? Тогда Александру автоматически зачтут поражение в матче.
– Ну, нет, этого нельзя позволить. Это негуманно, – заволновался доктор. – Я сейчас поговорю с Кваренцио, с Капабланкой. Обязательно поговорю, сегодня же! – Он сразу загорелся пришедшей в голову идеей, искренне веря, что сумеет преодолеть все трудности.
Через минуту Надя уже видела его мелькающим то в одной, то в другой группе зрителей. Он что-то доказывал своим соотечественникам, возмущался, энергично размахивая руками в подтверждение своих слов. При этом черные глаза его блестели, подвижное лицо выражало решимость. Даже волосы, тщательно разделенные пробором, растрепались.
«И этот говорит, что дела Саши плохи, – вернулась мыслями к мужу Надя. – Бедный Саша, как ему не повезло! Как все началось хорошо, какой веселый он был после первой партии! Радовался, как дитя: первая победа в жизни над Капабланкой, да еще какая победа! «Я им покажу! – грозил он. – Пусть все узнают, какой он «непобедимый»!» И вдруг эта ужасная болезнь. И с чего она привязалась, где простудился? Вероятно, также нервы сказались, проигрыш третьей партии. Как он, бедный, переживал, мучился. «Не то обидно, Надя, что проиграл, – играл беспомощно, вот что противно! Точно так же я проиграл ему в Нью-Йорке, стыдно вспомнить. Без борьбы, без всякого сопротивления, как мальчишка…» Понервничал, на следующее утро боль усилилась. Еще, слава богу, что всего одну партию проиграл. Мало ли что могло получиться в таком состоянии! Видно, не забыл еще нас бог. Господи, помоги ему и сегодня. Хоть бы ничью сделал!»
Не в силах больше выносить бездействия, взволнованная женщина решила побродить по клубу в тайной надежде услышать хоть одно ободряющее слово. Она несколько раз обошла большой зал, прошла мимо групп зрителей, оживленно обсуждавших ход борьбы. Все сходились в одном: Алехину плохо. Около демонстрационной доски многие, предсказывая легкий выигрыш чемпиону мира, пытались показать возможные ходы, но это им не удавалось только потому, что администраторы категорически запрещали передвигать фигуры.
Всюду заключались пари на результат сегодняшней партии, всего матча. Огромное большинство держало сторону Капабланки. Особенно рьяно спорили янки, отвечая тройным кушем за чемпиона мира. Это еще больше расстроило Надю, и она поспешила уйти в соседние комнаты, где было меньше народу и можно было немного отдохнуть от шума и суеты.
Здесь было уютно, темные тона отделки стен успокаивали. На стенах между дубовыми панелями висели портреты великих мастеров шахмат и президентов шахматной федерации Аргентины. Темные занавески на
