Как и Соколов, Ефремов не ждал указаний, когда видел нужду в своих способностях, за что не раз вызывал гнев мастера, считавшего, что тот занимается "черт знает чем, какими-то самоделками". Где мастеру было знать, что единственная медаль, которой его наградят, появится у него благодаря "самоделкам" Ефремова.
В 1942 году из Англии стали поступать самолеты "харрикейн", истребители далеко не первоклассные, да еще и со снятым вооружением. Пригнанные машины стояли в ожидании, пока их оснастят оружием. Работу по изготовлению лафетов под необходимое вооружение для ста пятидесяти "харрикейнов" поручили как раз тому филиалу, где работал Юзефович. На изготовление конструктивно довольно сложных лафетов шли в основном толстостенные цельнотянутые трубы из высоколегированной стали. Но едва было налажено производство изделий, как имевшиеся в запасе трубы кончились, а поступление новых было столь мизерно и нерегулярно, что выпуск лафетов практически прекратился. Чем это грозило Юзефовичу, он понимал хорошо, и носился по всем поставщикам, складам, но труб нигде не было. "Харрикейны" стояли. Юзефовичу позвонили и вежливо попросили назвать срок оснащения изделиями английских истребителей. Он сказал, что "приложит все силы, чтобы через неделю...". Прошла неделя, а труб не было. Юзефовича снова предупредили. Он вызвал начальника отдела снабжения, принялся стучать по столу и кричать, что тот работает на немцев. Но и после этого трубы не появились.
Как раз когда Юзефович выяснял, на кого работает начальник отдела снабжения, в кабинет главного инженера филиала вошел Иван Ефремов.
- Ты что? Что это? - спросил главный инженер, не понимая, для чего медник положил ему на стол кусок трубы. Медник молчал.
- В чем дело, Иван Митрофанович? Чего ты ее мне приволок? - заорал главный инженер, вспомнив о глухоте рабочего.
- А ты - гляди, разуй глаза.
Совет был как нельзя кстати: на столе лежала самодельная труба со сварным швом по всей длине.
- Согнул?! Из листа?
Ефремов кивнул.
- А лист? Лист, где брал?
- Его на складе - завались, никому не нужен.
Главный инженер был изумлен: не только толщина стенок, точность и чистота изготовления трубы отвечали всем требованиям, но и прочность ее почти не уступала цельнотянутым.
Сборка конструкций началась в тот же день и не прекращалась до тех пор, пока все сто пятьдесят "харрикейнов" не были оснащены лафетами.
...Беседа Разумихина с медником состояла в основном из вопросов и длинных пауз. Ответы Ефремова были односложны и назревали в нем не вдруг. Но и сказанного им было достаточно, чтобы получить представление о семье Юзефовича. А поскольку Разумихин не мог позволить себе и тени неправды в отношениях с Главным, чье уважение ставил выше своих симпатий, то и доложил ему все, что услышал и от кого услышал.
Есть на удивление безрадостные, глухие ко всему внешнему, живущие как в бреду семьи. Такая семья была у Юзефовича, на чьем иждивении состояла престарелая теща и жена - толстая, рыхлая женщина. Эти родные по крови люди были посторонними друг другу, да и всем вообще. Единственное, что их объединяло, - это крыша над головой да тягостная привязанность к четвертому члену семьи - сыну Юзефовича, калеке от рождения.
Выслушав Разумихина, Главный написал наискось по письму: "Разумихину. Устрой куда-нибудь. Соколов".
В ту пору заканчивалось строительство летно-испытательной базы, и Разумихин вызвал к себе ее будущего начальника. Протянув письмо Добротворскому, сказал:
- Посади эту ... где-нибудь.
Зная Разумихина, Добротворский не придал значения оскорбительному слову и, ничтоже сумнящеся, назначил Юзефовича помощником ведущего инженера, в обязанности которого входило в основном разъезжать по фирмам-смежникам и "выколачивать" своевременные поставки самолетного оборудования.
В новом для окружающих качестве Нестор Юзефович начался после единственного в своей жизни прыжка с парашютом - из той самой машины, которую так и не успел посадить Иван Моисеев. Подсказкой для несколько поспешного назначения помощника ведущего инженера и. о. начальника комплекса послужили несколько причин. Во-первых, Юзефович мозолил глаза, ожидая компенсации за пережитый ужас; во-вторых, как помощник ведущего сгоревшей машины он остался "безлошадным"; в-третьих, после ухода на пенсию прежнего начальника комплекса под рукой не оказалось кого-нибудь в равной степени находящегося не при деле.
Получив должность с оговоркой и. о., Юзефович старался уверить начальство в своем безусловном служебном соответствии, "потому как он имеющий опыт".
Это было трудно. Юзефович боялся находящихся у него под начальством дипломированных инженеров, грамотных, знающих, которыми фирма щедро пополнялась в последние годы. Что противопоставить умным зубастым инженерам? Заслуги? Стаж? Старо. Утверждалась эзопова мудрость: жизнь, как басня, ценится не за длину, а за содержание. Оставалось одно - как можно чаще ставить людей в положение зависимости от персоны и. о. начальника комплекса. Как и все недалекие люди, Юзефович никому не доверял. "Никому верить нельзя, каждый ищет, где больше платят". "Мне не важен опыт, мне не важно образование, мне важно содержание". (Последнюю фразу любил повторять Костя Карауш.) Невежество и подозрительность Юзефовича все преломляли на свой лад. Юзефович усматривал низкие цели в желании помочь делу без корысти, не по обязанности; оскорбительный намек - в модном костюме подчиненного; вызов - в умении быть вежливым с тем, с кем он почитал себя вправе обращаться по-хамски; провокацию - в приглашении к языку формул, и так без конца. Чтобы оказаться в центре кляузных событий, затрагивающих подчиненных, нужно было заставить их проникнуться той же тревогой за свое место, в каковой пребывал он сам. Пусть маленькая эта власть, но она принуждает людей смотреть на него как на и. о. начальника комплекса, первыми протягивать руку, нести бумаги на подпись, так или иначе зависеть от него. Он изо всех сил насаждал вокруг себя атмосферу недоверия, подсиживания, сведения счетов по мелочам, чтобы не остаться однажды в обстановке ясности, которая разом выкажет подлинные величины каждого; он боялся чистоты, как иные породы рыб боятся прозрачной воды.
Уязвленное самолюбие Боровского оказалось на руку Юзефовичу. Юзефович был не настолько глуп, чтобы видеть в Боровском родственную душу, но достаточно умен, чтобы угадать возможность его использования, как биты для игры. При всяком удобном случае он давал понять "корифею", что лично он за его назначение командиром нового лайнера, но Боровский должен сам действовать, "показать этим соплякам", что с ним шутить накладно, иначе его затрут и т. д.
