Мне особенно памятно, с каким подъемом в одну из встреч Шестов говорил об Ибсене, выделяя заветную его тему: страшнее всего, всего гибельней для человека отказаться от любимой женщины, предать ее ради долга, идеи. От женщины, т. е. от жизни, что глубже смысла жизни. Указывая на перекличку этой темы у Ибсена через много десятилетий от его юношеских «Северных богатырей» и до самых последних драм «Габриэль Боркман» и «Когда мы мертвы»… Из этой мысли позднее, а м.б. тогда же, выросла статья Шестова об Ибсене[69]…
Весна была холодная. Яблоня, персик, вишня зацвели поздно, но как внезапно, пьяняще, белым дымом застилая все дали и близи. Мы с Шестовым шли меж горных складок тропинкой под сплошным бело-розовым шатром. Помню его возбуждение: «Это я — скептик? — пересказав мне какую-то о себе критику, — когда я только и твержу о великой надежде, о том, что именно гибнущий человек стоит на пороге открытия, что его дни — великие кануны»…
В тот период он зачитывался Библией. Весь был напитан ею. Раз даже пошел провожать меня на вокзал в Coppetс огромной книгой под мышкой (в его руках она казалась еврейским пятикнижием), чтобы что-то дочитать. Это было в первый день Пасхи. Не столько от благочестия, как от переполнявшей меня радости, я поехала к заутрене в русскую церковь в Женеве. Заутреня, ночная литургия — ранним утром, я заспешила домой к брату. Заехала на час в Коппе. Лев Исаакович обрадовался моему неожиданному раннему приходу. Уговаривал остаться и отправиться, наконец, по соседству, в Ферней, в места Вольтера. Я отказалась. Он поддразнивал, говоря, что я боюсь кощунства — Вольтер в такой день! И вдруг с внезапной серьезностью сказал, что недаром это соседство, что его, Шестова, дело — навсегда обличить Вольтерову мысль, ползучую, хихикающую. Так странно прозвучали эти слова у Шестова, обычно не склонного к символизации или к провозглашению какой-то своей задачи! (Герцык, стр. 109–110).
Герцык (в первом из приведенных отрывков) и Лундберг пишут о том, что Шестов в Коппе был в состоянии глубокой подавленности. А во втором отрывке Герцык говорит о нем как о человеке, всецело захваченном своими мыслями. В действительности же годы, проведенные в Коппе, были, возможно, одним из самых светлых периодов в жизни Шестова. Там он писал с большим вдохновением книгу «SolaFide» (см. стр.121–126).
После двухлетнего пребывания в Коппе Ловцкие уехали в Берлин, в сентябре 1913 г. Привожу выдержки из двух писем Шестова, написанных Ловцким вскоре после их отъезда:
Тихо стало: погружаюсь в Платона. Подробно напишу, когда у вас уже адрес установится. (23.09.1913).
Дело Бейлиса[70] очень расстраивает. С утра берусь за газеты и уже трудно потом настроить себя на другой лад. Я уже писал вам, что я с мамашей обо всем переговорил и что она согласилась устроить так, чтобы я совсем мог от дела устраниться. Она вам ничего не говорила?
Приписка жены Шестова:
Косой стол Германа очень пригодился, на нем Леля пишет свое гениальное произведение, а на нижней доске у него полное хозяйство, так что он готовит чай в присядку, что способствует сохранению гибкости его фигуры. [7.11.1913].
В это время Шестов начал писать «SolaFide.Только верой», о чем рассказывает в письме к Герману:
У нас все благополучно. Понемногу пишу. Кончаю уже Платона. Когда вернусь[71], перейду к Аристотелю[72]. Что выйдет, не знаю. Знаю только, что чувство такое, что я скажу, а никто ничего не услышит. Хорошо я сделал, что не торопился и посидел над греками и средневековьем. [1(?).12.1913].
В первые дни декабря Шестов ездил в Париж, где навестил Софью Гр. Оттуда он пишет Фане и Герману в Германию:
У Сони бывает много всякого народа: русские и французы. Но пока ничего интересного для Ж. не нашел… Соня здорова, Женя тоже. Теперь здесь как раз Шпет, немного философствуем. (Париж, [7 или 14. 12.1913]).
В это время Шестов написал письмо бреславскому профессору Поле (JosephPohle) с просьбой указать новейшие сочинения, трактующие учение о PotestasClaviumкатолической Церкви с точки зрения догматической и исторической. Шестов пишет ему:
Изучая Вашу «Lehrbuch [derDogmatik]», я очень заинтересовался этим вопросом, и очень жалко, что он, как выходящий из пределов специальной догматики, не разобран Вами с той полнотой, с какой Вы разбираете другие вопросы. (Из черновика письма Шестова к Поле, посланного Ловцкому [22.12.1913]).
Профессор Поле послал Шестову ряд библиографических указаний, которые ему ничего не дали, так как не заключали ничего нового для него.
В письме без даты, вероятно, написанном в начале января 1914 года, Шестов просит Германа прислать ему ряд книг, в том числе несколько сочинений Платона и Аристотеля (греческий текст вместе с немецким) и «LuthersVorlesungentiberRomerbrief1515/1516»,Leipzig, 1908. В конце письма он сообщает:
Хочется уж использовать последние здесь месяцы — авось допишу хоть вчерне работу: так непривычно для меня много писать нужно. Если бы книги пришли скоро, было бы хорошо [8(?).01.1914].
Прошло два месяца, а Шестов все еще не получил книг. Он пишет Герману и Фане:
Книг не получил никаких. Главное плохо, что нет Лютеровских Vorlesungen. Неужели их достать нельзя? [14.03.1914].
Наконец, долгожданная книга пришла. Шестов пишет Герману:
Сегодня получил Лютеровские Vorlesungenи Аристотеля Большое тебе спасибо. Я уже, признаться, потерял надежду, что удастся Vorlesungenдостать. (30.03.1914).
Указанная книга Лютера и Лютеровский «GrosserGalaten- kommentar» легли в основу исследования Шестова о Лютере, составляющего вторую часть книги «SolaFide. Только Верой». В приведенных письмах упоминаются только некоторые из тех книг, которые Шестов изучал в эти годы. Полный список приложен к книге «SolaFide», изданной в 1966 году. После смерти Шестова его библиотека, в которой находятся и упомянутые выше книги, была передана Сорбонне.
* * *
С Ловцкими Шестову приходилось переписываться не только о книгах, но и о деле. Этому было посвящено немало писем. По поводу забастовки в семейном деле Шестов пишет:
Приехала уже мамаша? Что она рассказывает? Последние дни ее пребывания в Киеве вышли не очень приятные. Я читал в «Речи» телеграмму, что у нас бастовали приказчики. Из Киева мне никто ничего не пишет. Не знаю почему, потому что волнуются забастовкой или что другое. (Фане и Герману, [6.04.1914]).
В киевской газете (вероятно, в «Киевской Мысли») появилась тогда статья об этой забастовке, где с возмущением говорилось о том, что на предприятии, во главе которого — философ и два врача, приказчики работают в недопустимых условиях.
В другом письме Шестов упоминает о перемене в организации дела:
Сейчас получил киевское письмо с твоей припиской. Т. к. ты теперь хозяйка, то нужно тебе быть в курсе того, что происходит в лавке. Как раз вчера я получил от Володи огромное письмо… (Фане, [9.04.1914]).
