Надо пользоваться жизнью в полной мере и прямо сейчас…
Снова она направляет указующий перст в сторону Перона и, чеканя слова, обращается к гостям:
— Вы спасете его, а он спасет вас!
— Надо было бы все же сместить Николини, — предполагает Рейес, крупную фигуру которого скрадывает тень от сиреневого абажура.
Эвита отвечает без малейшего колебания:
— Николини останется на своем посту, как конкретное свидетельство вашего присутствия в правительстве!
Перон ослабляет узел галстука.
— В правительстве… — шепчет он с деланной улыбкой.
В огромном овальном зеркале, поддерживаемом в четырех углах позолоченными пухлыми херувимами, он видит свое усталое, обрюзгшее лицо.
— Вы согласны оказать ему поддержку? — шепотом спрашивает Эвита.
— Да, — подтверждает Рейес после кратковременного раздумья о великолепии обстановки, о роскоши, о толщине ковров, по которым он ступает. — Безусловно, да!
Перон тем временем не может решиться противостоять генералу Авалосу, так же, как тот не хочет грубо вести себя с полковником. Наконец, Перон заявляет в телефонном разговоре, что с минуты на минуту сместит Николини. Ультиматум Авалоса продлевается, растягивается и иссякает в пустых вежливых заверениях. И все-таки в ситуации ничего не меняется. Николини исчезает за кулисами и сразу же появляется снова, а по радио так и не объявляют о его смещении со своего поста. Николини возвращается совсем как чертик, которому нельзя помешать выскакивать из его коробочки. Так происходит потому, что каждый раз, когда Перон приказывает ему убраться подобру-поздорову, тумаки, которые беспощадно раздает Эвита, заставляют этого чертика выскакивать снова и снова.
Именно Эвита бросила горсть песка в зубчатую передачу!
Перон разрывается между Эвитой и Авалосом, он старается выиграть время. Ему необходимо все обдумать и потихоньку отступить, никого не раздражая.
Но колесо крутится. Нерешительный Авалос, подталкиваемый группой офицеров, которых он представляет, решает перейти к энергичным действиям. Сначала гонец Авалоса 9 октября передает Фаррелю предложение немедленно отречься от должности. Фаррель очень смущен. Он объявляет гонцу самым твердым голосом:
— Я без промедления покидаю Каса Росада. Будем вести себя по-светски. Продемонстрируем наше спокойствие другим нациям…
Авалос сразу же отправляется к Фаррелю и в свою очередь говорит ему:
— Я не хочу беспорядков и неприятностей. Рассчитываю на то, что вы уступите место без применения силы. Иначе придется отправить вас в отставку!
— Чего вы хотите? — спрашивает Фаррель час спустя у второго гонца из Каса де Майо.
— Перон представляет угрозу для всех, — говорит гонец. — Нужно сделать так, чтобы он ушел, а его подруга стала безработной актрисой. Страна от этого только выиграет!
Гонец Авалоса возвращается в Каса де Майо. Все ждут отставки Фарреля, обещанной во второй раз. Наблюдая за перемещениями войск гарнизона Каса де Майо, Перон вдруг становится оживленно болтливым. Он сыплет историческими цитатами, свидетельствующими о величии знаменитых людей прошлого в трудные моменты.
Терпеливый Авалос возвращается к своим заботам:
— Итак?
Перон, только что переживший очередную ссору с Эвитой, неуверенно бормочет слова, которые она ему вдалбливала:
— Генерал, первый и второй дивизионы за меня. Не считая мотострелкового батальона, а также третьего армейского дивизиона, размещенного в Паране. Я им еще не отдал приказ о выступлении…
На этот раз Авалос вопит в ярости:
— Уезжайте! Уезжайте без промедления!
— Хорошо. Я сейчас подпишу.
При этих словах распахивается дверь, словно взорвалась бомба. Появляется Эвита. Она берет бумагу и комкает ее в кулаке.
— Ладно, — роняет Авалос и выходит из кабинета министра труда, не говоря больше ни слова.
Перон растерянно шепчет, повернувшись к Эвите и разводя руками, словно подтверждая невозможность иного выхода:
— После вашего поступка я больше не могу оставаться здесь. Для меня это равносильно смерти. Значит, вы хотите, чтобы я исчез?
— У вас есть долг перед народом!
— Народ не умеет сражаться. Война — это не его ремесло.
И он быстро ведет Эвиту к поджидающему внизу «паккарду». Эта машина принадлежит одному из друзей Перона, пользующемуся дипломатической неприкосновенностью. В квартиру этого друга шофер и везет Перона и Эвиту.
— Отсюда мне будет удобнее вести переговоры, — говорит Перон, входя в роскошную квартиру.
Он звонит шефу полиции Веласко, своему старому приятелю по школе. Однако час спустя отвечает уже не Веласко. Его уволили, а во главе полиции поставили Аристобуло Митгельбаха. Едва получив назначение, тот уже отправился арестовывать Хуана Перона в его комфортабельном убежище. У Перона нет времени для отступления. Он сникает, ищет глазами ручку, чтобы подписаться под документом. Он хочет поставить свою подпись и мирно удалиться. Его предшественники всякий раз, когда возникали беспорядки, торопились подписаться под отречением, лишь бы сохранить себе жизнь.
— С вами двадцать четыре самолета Гленн Мартин!
— Вы так считаете? — спрашивает Перон.
— С вами народ!
Перон улыбается, но в этот момент распахивается дверь, и он вскакивает с побагровевшим лицом.
— Господа, я не хочу кровопролития. После стольких несчастий мы не должны представить миру образ страны, напрасно проливающей кровь.
Генералы Фон дер Бекке и Пистарини, более твердые, чем Авалос и его представители, резко бросают:
— Пора… Пошли!
В этот момент они замечают Эвиту. Сгорбившись, она держится в отдалении. Охранники приближаются к Перону.
— Я не хочу ничьей смерти, — мрачно роняет он и протягивает им свой револьвер вместе с кобурой.
Но эта женщина, стоявшая до сих пор в углу комнаты, скрестив руки, вдруг бросается вперед, как фурия. Она вопит, оскорбляет солдат, генералов, армию, полицию, весь мир. Ничто не ускользает от ее проклятия. Она топает ногами, визжит, не пролив ни одной слезы.
Нет, нет и нет! Радио-Бельграно закрыто для Эвиты, Авенида Коррьентес под запретом, слава тайного руководителя ГОУ рассыпалась в прах. Эвита не видит Муссолини, подвешенного за ноги, не видит бункера Гитлера и кучу пепла. Она видит лишь угасающие огни рампы и пустеющий зрительный зал… И никаких ролей!
Два генерала в недоумении смотрят друг на друга. Никогда в жизни не применяли они силу к женщине, разве что в алькове. Они онемели перед этим взрывом гнева. Мужчины не осмеливаются ни надавать ей пощечин, ни надеть на нее наручники. Это женщина. Следовательно, то, чем можно пренебречь, существо, созданное для отдохновения воина, но не воительница…
