— Ну до чего же дошлые эти немцы! Ведь это, товарищ мичман, — обратился ко мне «глазастый» Коваль, — они так дом замаскировали. Тут у них, наверное, штаб...
— Действительно, товарищ мичман, — подтвердил матрос Горбанев. — Точно не поручусь, но, по-моему, там даже огонек блеснул, когда дверь открывали...
Предположение матросов было вроде бы обоснованным, но его требовалось проверить. Стали наблюдать. Скоро к этому же месту подкатили два велосипедиста и тоже скрылись в «шалаше». Потом еще кавалеристы...
Не оставалось сомнений, что первую часть поставленной перед нами задачи можно было считать выполненной — штаб одной из частей гитлеровских альпийских стрелков отыскать удалось. Теперь оставалось подкараулить и взять «языка»...
Километрах в двух — трех от ущелья мы нашли удобное место для засады. Здесь метрах в тридцати друг от друга, словно по заказу, возле дороги лежало несколько срубленных сосен, за которыми можно было без труда спрятаться. Решили, что Коваль с напарником останутся у ущелья наблюдать за штабом, матрос Громов будет просматривать дорогу с другой стороны от места засады, а оставшиеся парами (я с матросом Горбаневым, а сержант Васильев с матросом Пакшиным) организуют самое засаду.
На следующий день дорога долго была пустынной. И только перед заходом солнца напарник Коваля сообщил, что из штаба в нашу сторону едут на велосипедах два гитлеровца, один из них офицер. [104]
Через несколько минут показались и сами велосипедисты. Держа руль одной рукой, солдат беспечно наигрывал на губной гармонике какую-то мелодию. Пропустив их мимо себя метров на пять, Горбанев выстрелом из бесшумной винтовки снял солдата. Его велосипед попал под велосипед офицера, и тот тоже упал. Выскочив на дорогу, я скомандовал: «Хенде хох!..», но офицер (как потом выяснилось, он был в звании капитана) оказался матерым воякой. Несмотря на неожиданное падение, он не растерялся и, выхватив гранату, метнул ее в нашу сторону. Все это произошло мгновенно... Прогрохотал взрыв. Я услышал, как вскрикнул Горбанев, и сам почувствовал острую боль в затылке. За воротник потекла теплая струйка крови... Пришлось нажать на спуск пистолета, а не то офицер мог бы метнуть вторую гранату и, подняв тревогу, доставить нам много неприятностей.
Оттащив раненого Горбанева, а также трупы гитлеровцев и велосипеды подальше в чащу леса, мы тщательно засыпали хвоей и затоптали следы крови на дороге, чтобы в случае чего гитлеровцы не сразу нашли место, где только что произошла короткая схватка.
Моя рана оказалась не очень серьезной. Маленький осколок попал в голову. После перевязки кровь перестала течь, и только в глазах еще несколько часов плыли радужные круги да одно ухо словно бы заложило ватой. Хуже было с Горбаневым. Граната разорвалась у него за спиной, и осколками была сильно повреждена правая нога. Ясно было, что ходить он теперь не сможет. А что если там, в гитлеровском штабе, слышали взрыв гранаты и сейчас уже поднята тревога?!
Но, к счастью, все обошлось благополучно.
— Взрыв был глухой. Ведь в лесу. Из штаба на поляну, правда, вышли несколько гитлеровцев, — рассказывал подошедший Коваль, — но постояли, посовещались и ушли, посчитав, видно, что ничего особенного не произошло...
В полевой сумке гитлеровского капитана мы нашли карту, испещренную какими-то условными значками, и несколько опечатанных документов. Но нам нужен был «язык»...
Рано утром следующего дня Громов сообщил, что по дороге к штабу двое солдат и ефрейтор гонят телку.
— Взять ефрейтора!.. [105]
Как и накануне, едва только все трое миновали Васильева и Пакшина, один из солдат был убит. Второй солдат и ефрейтор, услышав команду «Руки вверх!», бросились бежать. Перед ними на дорогу выскочили я и заменивший Горбанева матрос Коваль. Коваль схватился с солдатом врукопашную, а ефрейтор, что-то крича, кинулся с дороги в лес. Я считался в ту пору неплохим бегуном, не раз до войны занимал на соревнованиях призовые места, но и то еле-еле его догнал. И только услышав за спиной короткое «Хенде хох!», сказанное тоном, который не предвещал ничего хорошего, гитлеровец остановился и поднял руки. Тут подоспел Пакшин. Ловкая подножка (недаром же нас в отряде тренировали самбо), и ефрейтор грохнулся наземь. Вынув из кармана заранее припасенный каждым разведчиком кусок парашютного шнура, Пакшин надежно «спеленал» гитлеровца, и, подхватив его на руки, мы поспешили к дороге.
Тут, как и вчера, все уже было прибрано, и мы направились в лес, где лежал раненый Горбанев. Матрос Коваль с поцарапанным лицом рассказал по дороге о своей борьбе с солдатом.
— Здоровый оказался, черт. Свалил я его, так царапаться стал, словно баба. Вон как физиономию отделал. Саднит вся. Пришлось «успокоить»...
Что же. Коваль поступил правильно. Никто этого немца к нам не звал. Сам пришел. А с такими у нас разговор короткий.
Неся на руках раненого Горбанева и «языка», мы двинулись в обратный путь.
Сначала ефрейтор плакал, считая, по-видимому, что его ждут «большевистские зверства», о которых неумолчно твердила геббельсовская пропаганда. Немалого труда стоило убедить его, что ничего плохого ему не грозит. На вторые сутки мы на переходах уже развязывали его и «пеленали» только на привалах, когда все, за исключением часового, спали. Ефрейтор заметно повеселел, стал разговаривать. Выяснилось, что до войны он работал ветеринарным врачом, поэтому-то штабное начальство и послало его в сопровождении двух солдат в ближайшее селение выбрать теленка на жаркое. В штабе он служил артиллерийским писарем. Это нас немало порадовало: ведь писарь обычно знает куда больше, чем иной офицер. Заботились мы о «языке», пожалуй, [106] больше, чем о самих себе. Дали ему даже ватные штаны и куртку, чтобы не простудился. К этому времени у нас уже кончились продукты. Только у меня сохранилось несколько плиток шоколада. Так в течение всего времени, пока мы добирались к своим, я делил этот шоколад между раненым Горбачевым и ефрейтором. Сами же мы только пояса потуже затягивали. А когда голод становился особенно нестерпимым, сосали кусочки льда или снега.
Командование 174-го горно-стрелкового полка, которому мы, возвратившись, передали ефрейтора и документы, взятые у убитого гитлеровского капитана, не могло нахвалиться «языком». Бывший артиллерийский писарь дал весьма ценные показания. Он сообщил, в частности, что на высоте 1017 у противника расположен штаб подразделения, которое держит оборону на этом участке. Решено было захватить высоту.
К этому времени с перевала Псеашха возвратилась вторая часть нашей группы. Она тоже успешно выполнила поставленную ей задачу, проведя тщательную разведку противника в районе перевала.
