— Генерал, — говорила старушка, — вы большой грешник, на вашей совести много жизней. Исповедуйтесь, иначе бог не простит ваши прегрешения.
Вилья засмеялся. Нет, он не считает себя грешником, он сражается за справедливость; он не обижает пеонов, крестьян, рабочих, тех, кто трудится, а защищает их. Убийцами являются помещики, сторонники Уэрты и другие враги мексиканского народа, которые тянут из него жилы, терзают его душу и тело. Революционеров их враги обвиняют в жестокости, но революционеры карают только эксплуататоров, предателей, изменников. Если бог существует и он, как думают верующие, справедлив, то, конечно, он поддержит революционеров.
Старушка, однако, не унималась.
— Вы пользовались чужим добром, генерал. А бог велит: «Не укради!»
Нет, сеньора донья Люс ошибалась. Вилья никогда ничего не крал. Он всего лишь отнимал лишнее у богатых и отдавал его тем, кто вообще ничего не имел. Себе он никогда не присваивал чужого добра, за исключением самых необходимых вещей и то в исключительных случаях. Но если человек голоден и берет пищу там, где ее находит, то разве он крадет? Крадет богатый, который, владея всем, что ему нужно, еще обирает бедных, доводя их до нищеты.
— Допустим, все это так, — продолжала убеждать старушка, — но почему вы, генерал, преследуете церковь и ее служителей? Не забывайте, что когда-нибудь они вам понадобятся для спасения души. Измените свое отношение к ним, иначе вас ждут после смерти ужасные муки в аду.
— Я не сомневаюсь, сеньора, что черти, как и сторонники Уэрты, — враги революционеров. Поэтому мы надеемся, что, победив чертей на земле, избавимся от них и на том свете. И если я все-таки попаду в ад, то я там встречу многих священников. Встречу я там и настоятеля церкви в селении Сатэво. Я вам сейчас расскажу, что натворил этот разбойник.
И Вилья рассказал следующую историю.
Сатэво — небольшое селение, расположенное на северо-востоке от «Санта Гертрудис», того самого поместья, которое некогда принадлежало англичанину Бентону. Бывая в этом селении, Вилья останавливался в доме сеньоры Гарсия, вдовы одного из его боевых товарищей, у которой была молоденькая дочка Луисита.
Как-то заехав к сеньоре Гарсия, Вилья узнал, что Луисита ждала ребенка. Он позвал своего адъютанта и приказал справиться, кто отец будущего ребенка. Каково же было его удивление, когда адъютант сообщил ему, что, как говорят в селений, этот человек не кто иной, как сам Панчо Вилья.
Позвали Луиситу, стали ее расспрашивать. Она расплакалась и рассказала, что местный священник — отец будущего ребенка — научил ее свалить вину на Вилью; дескать, с него побоятся спросить.
Дело было под воскресенье. На следующий день Вилья с сеньорой Гарсия и ее дочкой Луиситой явился в церковь. Он прервал службу, взошел на амвон и обратился к прихожанам:
— Братья по расе! Вам, наверное, рассказывали, будто я согрешил с прекрасной сеньориной Луиситой, дочерью уважаемой сеньоры Гарсия. Но это клевета. Настоящий виновник — ваш уважаемый священник. Правду ли я говорю? — спросил Вилья, обратившись к священнику.
Полумертвый от страха «святой отец» пролепетал:
— Да, я виновен и прошу прощения.
— В таком случае, — продолжал Вилья, — вы должны жениться на этой девушке.
— Но я ведь священник, сеньор генерал, церковь запрещает мне жениться.[7]
— Об этом следовало думать раньше. А теперь выбирайте: или вы немедленно женитесь на Луисите, или я прикажу вас расстрелять здесь же, у алтаря.
Доводы Вильи оказались неотразимы, и священнику пришлось вступить в брак с сеньоритой Луиситой.
Прошло некоторое время, и Сатэво было вновь занято войсками Уэрты. Священник созвал прихожан в церковь и сказал им, что Вилья его ложно обвинил и насильно заставил жениться.
— Самое обидное, — закончил свой рассказ Панчо, — что прихожане поверили ему, а не мне. Как вы думаете, священник из Сатэво попадет в рай или ад?
Старушка не знала, что ответить. Она только удрученно качала головой и что-то бормотала.
Несколько дней спустя Панчо и его друзья приехали в селение, где жила сестра Вильи. Она пригласила Панчо на свою свадьбу. Гостей встречали с музыкой. Весело звучала маримба, звонко пели народные певцы — марьячас, прославляя подвиги борцов за свободу и их храброго генерала.
В этом селении, как и всюду, куда простиралась власть Северной дивизии, крестьяне владели помещичьими землями. Теперь и пеоны, хотя их не наделили землей, по крайней мере не голодали и были свободными.
Шумно было за столом новобрачных, на котором высились горы свежеиспеченных маисовых лепешек, чернели миски с чипотле — вяленым перцем, дымились куски жареной свинины и красовались румяные гуахолоте — индейки вперемежку с агуакатэ и другими тропическими овощами. Когда-то все эти яства попадали на стол только к помещику или майордому; теперь ими могли полакомиться и те, кому они принадлежали по праву, те, кто их выращивал.
Потом гости и их друзья танцевали на площади под звуки маримбы любимый танец Вильи — харабэ тапатио.
Бросил Вилья свой сомбреро в круг и начала плясать новобрачная. Заложив руки за спину, стал Вилья догонять ее, выстукивая каблуками и шпорами причудливую дробь. Прошлась его партнерша по гигантским полям сомбреро. Стал перед ней Панчо Вилья на колено. Подняла новобрачная сомбреро и надела его на голову Панчо Вильи.
А потом гостей пригласили посмотреть петушиный бой.
На небольшой площадке, обнесенной невысоким барьером, за которым разместились зрители, на корточках сидели два петушинника, держа в руках по мешку. Староста селения подал знак, и петушинники опрокинули свои мешки, из которых вылетели два пернатых гладиатора. Вцепившись в грунт цепкими лапами, они налившимися кровью глазами с беспредельной ненавистью и презрением оглядывали друг друга. Общипанные шея и чуб придавали им ястребиный вид. Бойцы были готовы к схватке.
Почти одновременно они налетели друг на друга и, точно обнявшись, закружились по арене в каком-то диком танце. Каждый норовил рассечь клювом своему противнику голову или по крайней мере продырявить ему шею. С остервенением впивались петухи друг в друга своими когтистыми лапами. Зрители кричали, хохотали, топали ногами, выражая свое восхищение происходящим.
Наконец бойцы, израненные и усталые, отскочили в стороны, чтобы передохнуть перед новой кровавой схваткой…
Три дня длилась свадебная фиеста. Народ веселился, а с народом веселился и Панчо Вилья…
ДОН ВЕНУС — ДРУГ ИЛИ ВРАГ?
По мере того как успехи Северной дивизии росли, Панчо Вилья все чаще думал о своих отношениях с Каррансой.
